Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний
С удовольствием сообщаю, что большая часть политических анекдотов – как правило, остро антисоветских – рождается в журналистской среде. Оттуда же вылетают меткие словечки, клички, определения. И когда в Доме журналиста встречаются два приятеля из разных газет или журналов, то стало уже почти правилом, что беседа начинается с обмена свежими шутками. «А, Саша, привет. Есть новые хохмы?[12]» «Ты слышал, что надо сделать для того, чтобы твой холодильник был всегда полон продуктов? Надо выдернуть вилку холодильника из электросети и включить ее в радиосеть». «Хо-хо, ничего. А знаешь самый смешной анекдот всего из одного слова?» «Ну?» «Коммунизм». После такого вступления разговор может перейти на любую тему.
Это журналисты прозвали партийных чиновников и их подхалимов в литературе «красносотенцами», намекая на так называемых «черносотенцев», членов погромно-реакционной организации в царской России. Это они называют интервью, публикуемые в газетах, не иначе как «интервру», а скверные стандартные дома из прокатных панелей, обезобразившие русские города с легкой руки Хрущева, – «хрущобами». Таких крылатых словечек – сотни, и они, так же, как анекдоты, летают по всей стране. Как известно, смех способен убивать, и раскаты злого смеха, нарастающие в России, не на шутку встревожили обитателей Кремля. 16 сентября 1966 года в СССР появился новый закон, по которому за распространение анекдотов человека можно упрятать в лагерь на три года. Но 17 сентября журналисты уже рассказывали друг другу, что КГБ объявил конкурс на лучший антисоветский анекдот. Первая премия – три года заключения...
Однако главная заслуга многих русских журналистов в том, что они – с невероятными трудностями, с большим риском – пытаются сказать читателю нечто отличное от официальной пропаганды. Это чаще делается в журналах, чем в газетах, там легче спрятать намек от цензуры среди нейтральных фраз. Не могу, к сожалению, приводить примеры выступлений моих коллег, хотя примеры есть поистине блестящие – ибо любой пример будет немедленно прослежен по его содержанию, и автору придется плохо. Поэтому, чтобы дать понять, как это делается, приведу пример из собственной практики – не сочтите за нескромность.
В декабрьском номере моего журнала за 1965 год я опубликовал пространный очерк о Международной выставке «Химия», прошедшей в Москве. Незадолго до того я прочел в рукописи блестящие миниатюры Александра Солженицына – глубокие, тонкие, поэтичные и, видимо, в силу этих самых качеств запрещенные к публикации. Мне пришла в голову мысль, что одну из миниатюр можно пересказать в моем «химическом» тексте. И я начал очерк такими словами: «Я читал недавно рассказ очень большого писателя...» Потом спокойно передал содержание рассказа и перешел к собственно химии. Журналисты знают, что переход от любой темы к любой другой – дело профессионального навыка, это нетрудно.
Мой расчет строился на том, что ни главный редактор журнала, ни цензор не спросят, чей рассказ я читал и как он назывался. Ибо написано, что рассказ «очень большого писателя» – им будет неудобно показать, что они о нем не слыхали. Мало ли, может быть это Толстого рассказ, а они вдруг спросят «чей». Предполагается, что образованный человек в России должен назубок знать русскую классику, и оба – редактор и цензор – действительно, побоялись обнаружить свою «необразованность». Очерк напечатали в таком виде, как я его дал, и мне было необыкновенно приятно узнать несколько недель спустя, что Солженицын, с которым я никогда не был знаком, прочитал его. Разумеется, я узнал об этом «через десятые руки». Мне не сказали, к сожалению, понравилось это писателю или нет. Может быть, он был лишь рассержен моим бессильным пересказом. Если так, я хочу воспользоваться случаем и здесь попросить у него прощения – надеюсь, когда-нибудь он прочитает и эти строки.
Повторяю, мой пример – вынужденный, в значительной мере случайный. Другие делали и делают эту трудную и очень нужную работу систематически. Пусть их эзопов язык понимают не все, пусть это пока удел интеллигенции – все равно значение правдивого слова, напечатанного в газете или журнале, переоценить невозможно.
Понятно, что среди русских журналистов есть и типичные партийные чиновники, и абсолютно беспринципные карьеристы и опасные негодяи, сотрудничающие с секретной полицией. Таких особенно много в ТАСС, в агентстве «Новости» и почему-то на радио. Однако не они составляют большинство. Девять из каждых десяти сотрудников советской прессы по меньшей мере недовольны тем, что им приходится ежедневно лгать за плату. О том, как они относятся к «свободе» и «правдивости» печати в СССР, хорошо свидетельствует журналистский анекдот, которым я закончу главу о моих коллегах.
В СССР объявлена полная свобода. Много партий, газеты различных направлений, частная инициатива. В частное кафе заходит посетитель.
— Официант, чашку кофе и коммунистическую газету!
— Кофе с удовольствием, а коммунистических газет в нашем кафе не имеется.
— Я прошу чашку кофе и коммунистическую газету!
— Прошу прощения, господин, коммунистических газет у нас в кафе не держат.
— Дайте мне чашку кофе и коммунистическую газету!
— Повторяю вам: нет коммунистических газет!
— О, повторяйте же, повторяйте!..
Глава VII. ДРУЖБА НАРОДОВ.
I.
«Прошлым летом я с группой друзей путешествовал по нашей стране. Мы прибыли в Осетию и разбили палатку на краю горной деревушки. К нам подошла группа местных жителей, и через минуту после знакомства, по законам кавказского гостеприимства, мы все были приглашены на свадьбу, которая должна была вот-вот начаться в селе.
Надо ли говорить, что приглашение было принято с радостью. Но в тот момент, когда мы уже готовы были двинуться, один из местных внимательно всмотрелся в меня и вдруг сказал, что мне лучше к ним на свадьбу не ходить. Никто не понял, в чем дело, я пожал плечами и остался у палатки.
Но вскоре я увидел, что ко мне бегут какие-то люди. Еще издали они делали приветственные жесты. Это были осетины, среди них старейшины деревни и тот самый парень, который предложил мне не ходить. Все наперебой передо мною извинялись и чуть не под руки отвели к праздничному столу. «Извини, дорогой, такая ошибка получилась! Понимаешь, мы сперва приняли тебя за грузина».
Наш дальнейший путь лежал через Грузию. На улице грузинской столицы Тбилиси ко мне подошли двое подвыпивших молодых людей и задали какой-то вопрос на их языке. Я ответил по-русски, что их не понял, и тогда спросивший ударил меня кулаком по лицу.
