Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920
Килия
19 января я прибыл в Килию и вступил в исполнение новых обязанностей. В это время наш фронт уже начал стабилизироваться. Выяснилось, что дальше Серета немцы идти не собираются, и мы имели время устроить наш новый фронт. 6-я армия занимала фронт по Дунаю и Серету, где севернее ее к ней примыкала 8-я армия. Штаб 6-й армии разместился в маленьком городке Болград, знаменитом своими виноградниками и грязью, которая действительно была необычайна.
Моя задача заключалась в снабжении армии всем необходимым из Одессы, так как железная дорога Бендеры – Рени, выстроенная наспех во время войны 1877 года, была мало провозоспособна и не могла обслуживать нужд армии. Спешно пришлось углублять землечерпалками проход из Дуная в озера Кугурлу и Ялпух для проводки барж с грузом, которые должны были направляться в северную часть озера Ялпух к специально построенной пристани и далее по проложенной узкоколейке на фронт. Эта работа заняла около шести недель.
Озеро Ялпух было в мирное время большим рыбьим садком, и на канале, соединяющим его с озером Кугурлу, была устроена специальная плотина, препятствующая рыбе в половодье уходить в Дунай. Никакое судоходство там не разрешалось. Само собою пришлось эту плотину разрушить. Одновременно Килия служила портом для погрузки зерна и отправки его в Одессу в центральные склады, для перемалывания в муку и привоза снова к нам для отправки на фронт. Признаюсь, этого интендантского круговорота я никак понять не мог. У нас в Килии были свои паровые и водяные мельницы, и для чего нужно было возить зерно в Одессу, было выше моего понимания. Раза два мне пришлось проехать в Одессу на совещания, и я там говорил об этом, но мой голос был гласом вопиющего в пустыне.
В Одессе шла опера, царило веселье, маскарады и балы, шла крупная игра, и если бы не запущенный вид города, трудно было бы догадаться о близости театра военных действий. Наша тихая и мирная Килия на меня действовала гораздо лучше, чем шумная Одесса со своим оживлением.
Килия занимала довольно большое пространство, вытянутое в длину перпендикулярно к Дунаю, но, по существу, похожа была на деревню, а не на город. Там считалось около 20 000 жителей, главным образом, хлебопашцев и рыбаков. Землепашцы были хохлы, а рыбаки – русские старообрядцы. Около трех тысяч было евреев-ремесленников и торговцев, но должен сказать, что они вели себя прилично и злобы против них в населении не было. Интеллигенции почти совсем не было, кроме чиновников и учителей в очень малом количестве. На месте старой турецкой крепости с сохранившимися рвами был разбит городской садик, очень запущенный, но все же могущий служить для отдыха.
В общем, скука, конечно, была изумительная, и если бы не сестры милосердия с санитарных барж, за которыми ухаживала молодежь, то они опять бы запьянствовали, несмотря на мои усилия прекратить эту манеру развлечений. Наше однообразие, несомненно, всколыхнуло известие об убийстве Распутина. Все радовались и думали, что теперь все пойдет хорошо и что главное зло удалено, и никто не ожидал, что еще несколько недель, и грянет гром революции с такими ужасными последствиями.
Революция
Про события в Петербурге мы ничего не знали, и первым известием была ошеломившая нас телеграмма от Колчака с извещением об отречении государя императора и вступлении на престол великого князя Михаила Александровича. Не успел я еще обдумать совершившееся событие, как посыпался уже целый дождь телеграмм: от генерала Алексеева, от Родзянко, от Гучкова[261] и т. д. Выждав один день и видя, что события действительно свершились, я собрал свое воинство, состоящее из четырех рот ополченцев, и объявил им о совершившихся событиях, после чего сказал им краткое слово о необходимости вблизи от фронта сохранения полной дисциплины и спокойствия. Все прошло чрезвычайно гладко и без всяких шероховатостей. Дисциплина нигде не была нарушена, и даже приказ № 1 не изменил ничего в поведении моего воинства.
Рабочие мастерских устроили митинг и на нем решили устроить торжественное шествие по городу с красными флагами. Не разрешить такой манифестации не было возможности, и я ограничился только тем, что потребовал к себе руководителей, ответственных за порядок. Явились трое рабочих, один пожилой и двое молодых, и стали меня успокаивать, что все будет совершенно спокойно и ничего не произойдет, за что они вполне ручаются. Я с ними разговорился и, к удивлению, убедился в их большом знакомстве с социалистической литературой. Каждый из них мог цитировать Маркса, Жореса, Энгельса и других. Как, однако, мы проспали нарастание этой единственной организованной силы в России. Ведь мы не могли им ничего противопоставить, кроме нашей бюрократии. 20-го числа манифестация прошла в полном порядке, и масса беспрекословно повиновалась своим вожакам.
Желая быть в курсе событий и видя, что у нас все благополучно, я поехал в Болград в штаб армии, чтобы посмотреть, что делается там, и по возможности согласовать свои действия. С трудом добравшись по неимоверной грязи, я прибыл туда и был поражен обилием красных флагов. Они торчали почти на всех домах. Генералы щеголяли в огромнейших красных бантах. Командарм-6 генерал Цуриков оказался вдруг величайшим революционером, принужденным лишь временно скрывать свои настоящие убеждения. Он и со мной говорил как революционер и не щадил слов в осуждении старого режима. Начальник штаба генерал Вирановский, с которым я был знаком, оказался несколько откровеннее. Он также был украшен огромным красным бантом, но, когда мы остались наедине в его кабинете, похлопал меня по коленке и сказал:
– Ну, попали же мы с вами, батенька, в грязную историю. Как только удастся расхлебать эту кашу? Прежними способами после приказа номер один держать солдатскую массу нельзя, и мы теперь попробуем взять ее в руки другим способом. Завтра или послезавтра вы получите положение о солдатских комитетах. Если этот способ не удастся, то надо складывать свои чемоданы и спасать паспорта, иначе нас всех перережут.
Нельзя было не согласиться с этими словами, хотя в это время великая бескровная еще только переживала медовый месяц своего счастья и кровь и эксцессы только местами омрачали всеобщее радостное настроение. Еще повидал я генерала Святловского,[262] начальника артиллерии армии. Симпатичный старикан только махал руками и говорил, что все пропало и Россия погибла безвозвратно. Эти три лица – Цуриков, Вирановский и Святловский – были довольно типическими выразителями мнений различных начальников времени начала революции.
Четвертая категория, к которой принадлежал и я, рассуждала приблизительно так: несомненно, что наконец случилось то, что должно было случиться по ходу всех событий последнего времени. Надо с этой мыслью примириться и установить точно линию своего поведения. Сейчас идет вой на и независимо от правительства, которое существует, наш долг оставаться на месте и, пока существует возможность, стараться выполнять свои обязательства перед родиной. Копошилась, конечно, надежда, что, может быть, все уляжется и власть снова овладеет положением. Все чувствовали, что Германия уже выбивается из сил и мир недалек. Может быть, найдется сильный человек, который овладеет положением и спасет Россию. Так думали многие, но, к сожалению, человека не нашлось.
