Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца
Что думал Марти, читая эти строки? 12 января он ответил Кольясо: «Никогда я не был таким, каким вы меня описываете. Во время первой войны, будучи еще ребенком, я не уставал выполнять свой патриотический долг, и порою весьма активно. Сожгите язык тому, кто скажет, что я служил «матери родине»[54]. Я буду всегда готов к борьбе. Что же касается выуживания средств у эмигрантов, то неужели вас ни в чем не убедили митинги в Тампе и Кайо-Уэсо? Разве не знаете вы, что в Кайо кубинские работницы подарили мне сделанный своими руками крест? Мне кажется, сеньор Кольясо, что я отдал своей родине всю нежность любви, на которую способен человек.
А затем, сеньор Кольясо, я считаю уместным ответить на то, что вы назвали «пожать руку на полях Кубы». Нет нужды ждать, я буду рад встретить вас в любое время и в любом месте, которое устраивает вас больше всего».
Только дописав эту традиционную формулу вызова на дуэль, Марти решил, что написал Кольясо все. Он честно и объективно ответил на принципиальные вопросы, не позволив себе ни окриков, ни язвительности. Но, отвечая на личный выпад, он не увидел иной возможности отвести обвинение в трусости.
Инициаторы письма ветеранов правильно рассчитывали на быстрые отклики из Нью-Йорка, Тампы и Кайо. Но оказалось, что эмигранты не спешат с ними согласиться. Нью-йоркская «Лига» провела специальный митинг протеста; в Тампе негодовали Карбонель, Балиньо и их товарищи; из Кайо в Гавану нелегально отправились три патриота, чтобы убедить Кольясо в ошибочности его мнения. Нахмурился и что-то буркнул в адрес «приезжих прожектеров» только вновь засомневавшийся в правоте Марти Фернандо Фигередо. Большинство, включая и многих ветеранов, встало на защиту Учителя.
Не дошло, к счастью, и до дуэли. Кольясо вынужден был признать свою неправоту. Инцидент, по крайней мере внешне, был исчерпан.
Эмигранты продемонстрировали небывалое прежде единство, поддерживая оратора, а не военных. И это можно было расценить как заботу о демократии и будущей республике, как протест против возможной военной диктатуры, заботливо прикрытой ореолом героизма. Напряженная кубинская ситуация тех дней диктовала именно этот вывод.
В январе 1892 года тысяча делегатов съехалась в Гавану на Всекубинский рабочий конгресс. «Конгресс признает, — гласила принятая ими резолюция, — что рабочий класс не сможет добиться своего освобождения, пока он не проникнется идеями революционного социализма. Конгресс заявляет также, что внедрение этих идей в рабочие массы Кубы не является препятствием для стремления к освобождению всей нации».
Борьба за социализм в сочетании с борьбой за независимость! Связи с мятежной эмиграцией! Испанцы сочли, что время «свобод» прошло. Руководители и участники конгресса оказались за решеткой.
«Эль Продуктор» немедленно обнародовала манифест с призывом к сопротивлению. Генерал-губернатор Кубы Полавьеха ответил новой волной арестов и погромов. В выигрыше оказались только защитники союза Кубы с пиренейским хозяином. Их представителю, вылощенному сеньору Робледо, испанцы доверили пост министра заморских территорий.
И вот в эти грозовые дни бригадир Серафин Санчес, обосновавшийся в Нью-Йорке, получил письмо из Санто-Доминго. «Теперь или никогда, — писал соратнику Максимо Гомес. — Нельзя терять время». После провала своих планов в 1884–1886 годах «старик» понял и пережил многое. Выполняя его наказ, Санчес пришел к Марти.
17 февраля люстры «Хардман-холла» освещали те же лица, что и на митингах прежних лет. Но в зале звучали новые, долгожданные слова. Марти не звал к единству, а гордился им:
— Прежде чем я умолкну, прежде чем перестанет биться мое сердце, я должен сказать, что моя страна обладает всеми качествами, необходимыми для победы и сохранения свободы. Не просто патриотизм объединяет сегодня кубинцев, но твердая решимость борьбы…
Один за другим большие и маленькие эмигрантские клубы и общества Нью-Йорка объявляли о своем согласии с программой и уставом партии. Рождались новые, в основном молодежные, объединения патриотов: «Лoc Пинос Нуэвос», «Ла Хувентуд», «Ла Либертад». Члены «Лиги» ходили именинниками. Разве не сбывались, наконец, мечты их Учителя?
Правление «Лос Индепендьентес» — самого старого и авторитетного из нью-йоркских клубов, собралось на специальное заседание. Хуан Фрага, бессменный президент клуба, предоставил слово Марти, Тот взял из рук Гонсало де Кесады несколько узких листков.
— Здесь, как я думаю, основа успеха будущего восстания…
Никто не дискутировал, только темпераментный пуэрториканец Сотеро Фигероа воскликнул:
— Верно, очень верно!
Но через несколько дней одна из газет, выпускавшихся кубинцами Нью-Йорка, заявила, что с помощью Марти эмигранты юга хотят навязать свои решения всем остальным, что все происходит слишком быстро и без достаточного обсуждения. Марти сказал Хуану Фраге:
— Мой долг — спокойно продолжать работу.
Однако змейки новых сплетен ползли и ползли по кубинской колонии. Марти понял, что партии не обойтись без своей газеты. Деньги на первый номер буквально по центу собрали кубинцы нью-йоркских табачных фабрик «Пинья» и «Агуэро».
13 марта в зал «Милитари-холл» пришли члены клубов, поддерживавших создание партии. На повестке дня стоял один вопрос: официальное принятие партийного устава и программы. «За» проголосовали единодушно, и ликующий Марти прямо из «Милитари-холла» поспешил в маленькую типографию издательства «Гасета дель Пуэбло», принадлежавшую патриоту кубинцу Антонио Альварадо.
В 4 часа утра 14 марта он уже держал в руках пробные оттиски новой газеты. Ее название было простым и кратким: «Патриа» — «Родина». Программа и устав составляли основу номера.
Тираж был готов через несколько часов, и Марти сам повез остро пахнущие краской пачки в ресторан «Полегре» и на Мейден-лейн, в «Бодега Эспаньола»[55]. Он хорошо знал, что именно в этих, давно облюбованных кубинскими эмигрантами местах его газета сразу, сегодня же, найдет своих читателей.
Вместе с Марти в состав редакции вошли Бенхамин Герра, Гонсало де Кесада, Сотеро Фигероа, Мануэль Сангили. Они, да и не только они, работали без гонораров, не жалея ни сил, ни времени. В отличие от редакторов остальных выходивших в США еженедельников Марти не ломал голову в поисках интересного материала.
— Нам есть что сказать читателю, — любил повторять он. — Не хватает лишь места.
Места действительно было маловато — всего четыре небольшие полосы. И все же ни одну из газет кубинцы не ждали так, как «Патриа». Люди узнавали Марти по первым же фразам:
