Теодор Гладков - Джон Рид
Риду не пришлось переписывать ни одной страницы. Когда он вынул из машинки последний лист бумаги, ему оставалось только дать книге ее крылатое название: «Десять дней, которые потрясли мир». В середине января 1919 года неведомый нью-йоркский рабочий чуткими, умелыми пальцами набрал его на верстатке.
Гораций Ливрайт, единственный нью-йоркский издатель, решившийся превратить рукопись в книгу, хорошо понимал, на что он идет и чего ему следует ожидать. Он знал, что делает, когда велел снять с рукописи несколько копий. Почти все они одна за другой были конфискованы. И все-таки книга увидела свет, чтобы стать настольной у рабочих всего мира.
Это произошло 18 марта 1919 года. На первом экземпляре, еще пахнущем типографской краской, Рид написал: «Моему издателю Горацию Ливрайту, едва не разорившемуся при печатании этой книги».
Второй экземпляр неведомыми путями проник через толстые стены Левенвортской тюрьмы и очутился в руках громадного, грузного человека в полосатой куртке с номером «13106» на спине — Билла Хейвуда.
Никто не сможет проследить судьбу остальных книг. Известно только, что их видели во всех странах света, на всех параллелях и меридианах…
Сдав рукопись издателю, Рид не позволил себе и недельного отпуска. Снова стучали на стыках рельсов скорые поезда, катили по гудроновым лентам старенькие «фордики»; что ни утро — новый город, что ни вечер — новый полицейский участок. Жадные глаза тысяч рабочих, бешеные овации в честь русской революции, гневное: «Вернуть наших парней из России!»
Джек потерял счет речам, докладам, митингам. Каждый вечер ему приходилось по полчаса полоскать горло, и все равно он не мог избавиться от непроходящей хрипоты. Он уже не обращал внимания на истерические вопли херстовских газет, анонимные угрозы, требования линчевать «большевистского агента», штрафы, аресты.
Один раз какая-то неумная газетенка снисходительно объяснила, что Рид не настоящий американец и поэтому его выступления не выражают мнений и настроений коренного населения страны. Тогда на митинге в Бруклине (вокруг трибуны — сотня полисменов) Джек заявил:
— Моя семья, обе ее ветви, прибыла в эту страну в 1607 году. Один из моих предков — Патрик Генри, который подписывал Декларацию независимости; другой мой предок был генералом под командованием Джорджа Вашингтона; еще один — полковником армии северян в гражданской войне. Я избиратель и гражданин Соединенных Штатов, и я требую права критиковать их как угодно… Я критикую это государство, потому что оно недемократично… Я утверждаю, что Советское государство в настоящее время более демократично, чем наше…
Пропагандистская деятельность Рида в конце концов привлекла внимание так называемого «Оверменовского комитета». Это была организация, воспылавшая фантастическим намерением: ни больше ни меньше, как привлечь к ответственности Октябрьскую революцию! Это не был безответственный частный комитет из потерявших рассудок «патриотов», решивших положить свой живот на алтарь борьбы с «большевистской заразой». Нет, это высокое учреждение было создано Сенатом Соединенных Штатов Америки и состояло из одних сенаторов. Председательствовал в нем, разумеется, тоже сенатор — Ли Овермен.
В феврале и марте комитет вызвал в Вашингтон всех лиц, которые были в России в 1917 году, и подверг их строгому допросу. Показания дали десятки людей, начиная от преподобного мистера Саймонса, бывшего настоятеля методистской церкви в Петрограде, и кончая престарелой «бабушкой русской революции» Катериной Брешко-Брешковской. День за днем стенографы комитета записывали со скрупулезной точностью потоки измышлений о большевиках и Советской власти. Здесь было всё — и наивная благоглупость и расчетливая клевета.
И вдруг в чинном, респектабельном зале заседаний комитета словно взорвалась бомба. На трибуну один за другим выходили Луиза Брайант, Джон Рид, Бесси Витти, Альберт Рис Вильямс, полковник Раймонд Робинс.
Это были разные люди, с разными точками зрения. Но все они говорили правду, одну только правду…
Первой допрашивали Луизу Брайант.
Здание Сената США, комната 116, 20 февраля 1919 года, четверг, 2 часа 30 минут после полудня. Заседание продолжалось и на следующий день. За столом комиссии — сенаторы Овермен, Кинг, Уолкотт, Нельсон, Стерлинг, Юм. Луиза нервничает, она чувствует себя подсудимой, и это выводит ее из себя. Она дерзит… Да, она из католиков. Верила в учение Христа, но не в христианскую религию.
Кинг. Участвовали ли вы в собраниях большевиков?
Брайант. Только в качестве корреспондента.
Уолкотт. Участвовал ли ваш муж в пропагандистской деятельности советских органов?
Брайант. Мой муж делал все, чтобы максимально продвинуть дело революции в Германии… Он работал в России в отделе пропаганды… Такого рода пропаганда не была ни для кого секретом.
Ее грубо прерывают. Луиза взрывается:
— Я здесь не в качестве подсудимой! Я свободная американская гражданка и вправе рассчитывать на вежливое обращение.
В публике волнение, шум, свист, аплодисменты. Сенатор Уолкотт требует удалить всех из комнаты, кроме стенографисток и репортеров. Сенатор Овермен удовлетворяет его требование. Исключение делается только для мужа допрашиваемой — Джона Рида. Луиза берет себя в руки.
Кинг. Когда вы покинули Россию, вы имели при себе паспорт, выданный большевистским правительством?
Брайант. Да, удостоверение курьера.
Кинг (читает). «Дано представителю американской демократии, интернационалистке, товарищу Луизе Брайант…»
Брайант. Верно.
Сенаторы пытаются вытянуть из Луизы сведения, компрометирующие ее и мужа. Она отвечает осторожно, взвешивая каждую фразу. Подчеркивает, что она — лишь свидетель, который хочет, чтобы между Америкой и Россией были хорошие отношения. Сенаторам не нравится, что большевики в документах называют ее «товарищем». Луиза объясняет:
— Это не имеет значения. В России всякого, кто не враг, называют товарищем, Как во времена французской революции все люди именовались «гражданами»…
Кинг. А официального представителя нашей страны назвали ли бы «товарищем»?
Брайант. Конечно. Мистера Робинса также называли «товарищем».
Кинг. А мистера Фрэнсиса?
Брайант. Мистер Фрэнсис не пользовался популярностью у русских и не представлял в их глазах Америку. А полковник Робинс — другое дело… Все русские видели в полковнике Робинсе истинного представителя Америки…
![BlackSpiralDancer - Unwritten [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)