Теодор Гладков - Джон Рид
Как и Рид, Вильямс разъезжал по штатам с лекциями о Республике Советов За полгода он умудрился прочитать их более ста пятидесяти! Рид только ахнул.
7 ноября Вильямс и Рид вместе участвовали в большом рабочем митинге Специально по этому поводу они даже выпустили брошюру под названием «Один год революции» Должно быть, это было первое зарубежное издание, посвященное юбилею Октября.
Последние месяцы 1918 года были полны событий. Сиссон, вернувшийся из России, опубликовал свои «документы». Все буржуазные газеты ухватились за эти неуклюжие фальшивки. Рид разоблачил их в печати.
Эптон Синклер выступил с путаными, полными сомнений и колебаний заявлениями о русской революции Рид послал Синклеру открытое письмо, в котором разъяснял, что ни один социалист (Джек теперь уже официально входил в партию, в ее левое крыло) не может сомневаться в «великолепии большевистской мечты и в возможности ее практического осуществления».
Левое крыло Социалистической партии все более обостряло свои отношения с правым руководством. И Рид понимал, что это прямое следствие русской революции и распространения большевистских идей. Группа латышей-социалистов в Бостоне стала даже на собственные деньги издавать новый журнал под названием «Революционный век». Первым редактором журнала стал Луи Фрейна, порывистый, нервный, не всегда уравновешенный, один из самых популярных лидеров партии. Фрейне было всего двадцать четыре года, но за его плечами уже был десятилетний революционный стаж. Он родился в Неаполе. Когда малышу было два года, его отец эмигрировал в Нью-Йорк в поисках работы. Жил, конечно, в районах трущоб. В шесть лет Луи стал зарабатывать на хлеб классическим способом — продавая газеты. Кем только ему впоследствии не пришлось работать! Фрейна был самоучкой, что не помешало ему стать одним из самых образованнейших людей в Социалистической партии. Правда, Фрейна был порядочным путаником, но это объяснялось, по-видимому, не отсутствием систематического образования, а бурным, эксцентричным темпераментом. Фрейна обладал недюжинным талантом, и впоследствии Ленин называл его произведения крайне полезными[24].
Узнав о создании по-настоящему боевого, революционного журнала, Рид принял в нем самое горячее участие. Вскоре он стал одним из редакторов и основным автором.
Все эти месяцы Рид непрерывно разъезжал из штата в штат, из города в город. И всюду его сопровождали новые друзья: томики Маркса и Энгельса, немногие статьи Ленина, которые мог достать. Он собрал также всю литературу о рабочем движении в Америке. Под стук колес, ночами в номерах дешевых гостиниц Рид штудировал марксизм. Он изучал теорию через призму практического революционного опыта, приобретенного в России.
Статьи Рида, опубликованные в бостонском журнале, показывают, насколько далеко он ушел в понимании классовой борьбы, насколько глубоко усвоил революционную науку. Мечтая о социалистической революции, Рид уже не ограничивался страстным репортажем, горячим призывом к борьбе, но трезво и научно анализировал движение, видел его сильные и слабые стороны.
Сейчас, спустя десятки лет, мы понимаем, сколь верны и проницательны были его многие суждения.
18 декабря 1918 года Рид писал с горечью, но надеждой:
«Американский рабочий класс политически и экономически самый отсталый во всем мире. Он верит в то, что читает в капиталистической прессе. Он верит, что система наемного труда создана богом. Он верит, что Самюэль Гомперс и АФТ защищают его.
Когда у власти демократы, он верит обещаниям республиканцев, и наоборот. Он верит, что законы о труде означают то, что в них сказано Он предубежден против социализма.
…Надо делать социалистов путем изучения социализма боевого, революционного, интернационального. Так, как это делают русские большевики и германские спартаковцы».
В ноябре произошло чудо — иначе это нельзя назвать. Неудержимая пробивная сила Рида победила: он добился от чиновников из Государственного департамента, чтобы ему вернули драгоценные бумаги! Джек ворвался в свою маленькую квартиру на Паттин-плэйс и, хохоча как сумасшедший, закружился в диком индейском танце, подбрасывая к потолку старый, бурый чемодан. Луиза выскочила из кухни и с изумлением взирала на мужа, в которого словно вселился бес.
Подбросив чемодан в последний раз, Джек прижал его к груди и повалился на диван, счастливо бормоча что-то под нос.
— Ты получил свои бумаги?! — Луиза и верила и боялась «сглазить».
— Получил! — Рид уже был на ногах. — Получил!.. И теперь держитесь!..
Это была неистовая работа. Джек сидел за машинкой с утра и до — словом, до того часа, когда утихомиривался за окном грохочущий, ревущий, заливающийся гудками машин Нью-Йорк. В этот самый час на улицах появлялись первые разносчики молока и хлеба.
Потом Рид запихнул все материалы в чемодан и умчался в горы, в маленький домик над Гудзоном. Сюда к нему приехал единственный человек, чье присутствие не мешало ему работать, — Альберт Рис Вильямс.
Вильямс не мог ему мешать он сам писал книгу. Ему было трудно: мучил острый радикулит. Порой Вильямс сваливался со стула, боль выжимала слезы из глаз. Тогда он писал лежа. Если Вильямсу становилось совсем невмоготу, Рид отрывался от «Ундервуда», раздувал тяжелый чугунный утюг и гладил другу спину. Однажды он сказал:
— Видел бы Ленин, как пишутся книги о его революции!..
И расхохотался. Вместе с ним неудержимо смеялся и больной.
Через неделю Рид вернулся в город — потребовались кое-какие дополнительные материалы. Чтобы укрыться от всех, кто мог бы оторвать его от дела, он снял комнату на Шеридан-сквер.
Макс Истмен встретил его случайно на улице, небритого, отощавшего, с красными от недосыпания глазами. Он страшно спешил. Едва поздоровавшись, быстро заговорил:
— Ради бога, Макс, никому не говорите, где я. Я пишу русскую революцию. Пишу день и ночь. По тридцать шесть часов подряд. И я придумал название. Сейчас я должен выпить кофе. До свидания, и никому не говорите!
Рид написал книгу меньше чем за месяц! В это невозможно поверить. С таким исступлением, быть может, только Гойя творил свои офорты. Это был взрыв творческой энергии, неповторимый, невероятный, но единственно адекватный тем событиям, которые решился описать Джон Сайлас Рид.
«Эта книга — сгусток истории…» Точнее определить нельзя. Это сделал сам Рид. Этими словами начинается его бессмертное творение, эпос величайшей революции.
В этой книге — сплав кропотливости ученого и вдохновения художника, объективность свидетеля и страстность участника, неслыханная героика и жестокая обыденность, кристальная простота и высочайший пафос.
![BlackSpiralDancer - Unwritten [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)