Мэри Мейн - Эвита. Женщина с хлыстом
В оправдание Эвы и Перона говорилось, что они, возможно, не знали о тех зверствах, которые совершались их именем. Но это неправда. Эва лично была в курсе всего, что происходило в Особом отделе полиции, который подчинялся не шефу полиции, но лично президенту, и чьи палачи, самые известные из них – Аморесано и Ломбилья, хвастались своей неприкосновенностью. В некоторых случаях полиция проявляла излишнее рвение вопреки инструкциям или действовала по собственной инициативе: ни в чем не повинный работник хорошо известной фирмы, производящей оптические приборы, был арестован и избит без всякой причины – просто потому, что проходил мимо здания Особого отдела. Да, гидру садизма, выпущенную на свободу, уже не всегда удавалось обуздать. Но то, что Эва была в курсе того, что творилось, и поощряла зверства Особого отдела, становится ясно из случая с Браво, поскольку мужественный рапорт доктора Кариде пролил свет на ту роль, которую играла в этом деле «Демокрасиа» – газета Эвы.
В июне 1951 года на стенах домов в Буэнос-Айресе появились нацарапанные слова: «Где Браво?», а также: «Полиция вероломно убила студента Браво!» По городу поползли слухи, что студент по фамилии Браво был схвачен полицией, а затем исчез; избитое и изувеченное тело некоего молодого человека подобрали на дороге, ведущей в Ла-Плата; мать Браво просила, чтобы ей позволили взглянуть на него, но ей отказали. 11 июня «Демокрасиа» принялась, все отрицая, опровергать эту историю.
Шрифтом в полтора сантиметра заявлялось, что интернациональный коммунизм планировал устроить беспорядки с участием студентов университета. Далее шрифтом поменьше утверждалось, что Уолл-стрит и Коминтерн снова идут рука об руку. Публикация сообщала, что студент Браво близко общался с коммунистами и нес чуждые мысли в университетскую среду, что его с двумя друзьями полиция видела прогуливающимися поблизости от Особого отдела – не самое лучшее место для тайной сходки, если рассказ «Демокрасиа» правда! – и что он сопротивлялся аресту и, прежде чем его смогли схватить, несколько раз стрелял; в доказательство этого газета поместила фотографию полицейского автомобиля с отверстиями от пуль в дверце и снимок бледного, но аккуратно причесанного Эрнеста Марио Браво – сразу после ареста. Доказательством того, что «Демокрасиа» придавала этой истории большое значение, являлось то количество места, которое отводилось под публикацию; к 15 июня вся первая полоса и почти половина восьмистраничной газеты была посвящена этой теме; одна из статей имела заголовок: «Всегда почетно сражаться и умереть за Перона». Среди врагов, не желающих удостоиться такой чести, «Демокрасиа» перечисляла дальше членов оппозиции, членов Демократического союза, среди которых большинство жили в изгнании в Уругвае, членов Коммунистической партии, мистера Джона Гриффитса – атташе по культуре американского посольства в Буэнос-Айресе – и «зловещую тень» – бывшего американского посла мистера Спруелла Брадена. Подобные подстрекательские материалы печатались в «Демокрасиа» вплоть до 18 июня, когда распространились слухи о показаниях, представленных доктором Альберто Хулианом Кариде с риском для собственной жизни. Тот, кто не жил под властью диктатора, не может до конца осознать то невероятное воодушевление, которое пробудила новость хотя бы об одном мужественном поступке. Размноженные листы с текстом показания передавали из рук в руки через мраморные столики в кафе, в дверные проемы, на вечеринках между коктейлями, их везли в провинции в чемоданах самых обычных людей и в сумках девушек, и всюду они пробуждали сердца, разжигая пламя мужества.
Доктора Кариде, который знал нескольких чинов в Особом отделе полиции, пригласили туда по поводу студента Браво. Коротко показания его сводились к следующему. На рассвете 18 мая 1951 года – если вспомнить, «Демокрасиа» еще в июне уверяла, что полиция не знает ничего о местонахождении Браво, – его вызвали по телефону в приемную Особого отдела и сказали, что за ним уже выехала полицейская машина. Там ему сообщили, что ему выдадут его паспорт – совсем недавно он просил ускорить эту процедуру, потому что намеревался провести праздники за границей, – но сначала он должен осмотреть избитого узника. Доктор обследовал заключенного – высокого, крепкого молодого человека, который лежал на полу кабинета без сознания; все его тело было жестоко искалечено (доктор приводил конкретные детали), в особенности голова и плечи – лицо превратилось в сплошное кровавое месиво; на голове его зияла очень глубокая и болезненная рана, которая, когда доктор осматривал ее, заставляла юношу стонать, даже в бессознательном состоянии; у него были сломаны ребро и два пальца. Когда доктор доложил о его состоянии, один из офицеров полиции заметил, что лучше всего, наверное, избавиться от мальчишки, бросив его на дороге; он сказал, что парнишку били десять человек его подчиненных – без всякого его приказа – и что он может позволить ему остаться в живых, только если кто-то согласится его лечить здесь, в помещении Особого отдела.
Будучи близко знаком с сотрудниками этого подразделения, доктор Кариде наверняка сталкивался и с другими подобными проявлениями жестокости; возможно, его желание предпринять поездку за рубеж «по причине здоровья» свидетельствовало о его растущем отвращении к системе, в рамках которой он строил свою жизнь. Он не походил на человека с твердыми политическими убеждениями и едва ли имел хоть какое-то представление о политической принадлежности своих пациентов. Он видел в Браво только юношу, которого жестоко искалечили, и в тот момент решил спасти жизнь этого молодого человека, независимо от того, какому риску подвергнет себя и свою семью. Настало время, когда простая человечность превратила его в героя.
С той минуты, как он заявил о своем намерении, сам он и его дом оказались под постоянным надзором полиции; он не мог никуда выезжать – разве что в полицейской машине и в сопровождении полицейского офицера – и за ним следили даже тогда, когда он навещал своих пациентов. Полиция предупредила его, что «любая неосторожность с его стороны будет обозначать немедленное устранение его самого и юноши», и хвастала, что в случае необходимости им нечего бояться недовольства «сверху». Доктор продолжал навещать юношу и после продолжительных настояний добился, чтобы ему выделили кровать и несколько одеял, а также выяснил, что фамилия пациента – Браво. Как только Браво пришел в сознание, а это случилось только через четыре-пять дней, во время визитов доктора ему стали завязывать глаза, а к доктору обращались под другим именем, чтобы юноша не смог позднее опознать его. Доктору сказали, что друзья заявили об исчезновении молодого человека и что в полиции ответили, что они его не арестовывали и что никаких обвинений ему не предъявлялось. Теперь в Особом отделе ожидали указаний «сверху», которые объяснили бы, что теперь делать с юношей. Они даже стали бояться, что в их отделение может нагрянуть инспекция, хотя честно признались, что в городе остались только два прокурора, инспекции которых они боятся, поскольку все остальные получили приказ не посещать Особого отдела без предварительного упреждения, которое даст офицерам время увести любого сомнительного узника через черный ход, который вел прямиком в участок на Пресинкт, 8. Через несколько дней поступили указания перевести юношу в другое место, и посреди ночи Браво накачали наркотиками, загрузили его вместе с его кроватью в грузовик и вывезли в домик в пригороде. Доктор, встревоженный состоянием сердца пациента, следовал за машиной. В своей новой тюрьме Браво оставался в постели.
