Джованни Джерманетто - Записки цирюльника
Этот «литературный сыщик» еще долго рассказывал мне о своих познаниях в политике и сердечной склонности к тому или иному деятелю… Мы встретились с ним еще раз или два, все в том же «тосканском» трактире, и я почерпнул от него несколько небесполезных сведений для своей работы…
Волна реакции грозила захлестнуть уцелевшие рабочие организации, и связь с массами становилась все более затруднительной.
Собрания наши проходили в самых разнообразных местах: на кладбищах, на баржах, на сеновалах горных деревушек. Одно областное совещание было проведено в заброшенной мельнице, другое — в полуразрушенном замке. Здесь мы пробыли несколько дней: спали на мешках, набитых сухими листьями, приготовленных для нас местными товарищами, ели всухомятку, огня не зажигали, чтобы не привлечь внимания полиции или фашистов. К несчастью, была прескверная погода: ветер, дождь. Но мы были веселы — борьба согревала.
Однажды заседание ЦК было назначено высоко в горах. Дело было зимою в конце 1925 г. Мне пришлось карабкаться по горным тропинкам семь часов подряд, чтобы добраться до пастушьей хижины, где было назначено заседание. Зато здесь мы были в полной безопасности! Мы спокойно провели совещание, пока члены нашей юношеской секции, рассыпавшись по ближайшим выступам, охраняли нас от нежелательных сюрпризов. Но в эту глухую пору в такую высь никто не заходит.
По окончании совещания мы спели «Интернационал». Снега и утесы услышали впервые этот гимн. В тишине альпийской природы, в редкий миг спокойствия, он потряс сердца людей, закаленных в битвах, привычных к тюрьме, преследованиям и жертвам…
Незадолго до съезда Итальянской компартии наблюдение за коммунистами еще более усилилось. Я буквально шагу не мог сделать без сопровождения сыщика. Но я твердо решил быть на съезде: ни разу не пропускал ни одного из них. Правда, миланская полиция была похитрее фоссанской, и командор де Санктис располагал более совершенными средствами, чем кавалер д’Аванцо…
Приставленный ко мне агент получил подкрепление, и теперь оба сыщика, дежуря поочередно, не оставляли меня ни на минуту. Ночью, как бы я поздно ни засиделся, я всегда мог видеть одного из них прохаживающимся под моими окнами. Все же выход нашелся, и, как всегда, самый простой… Как-то, отправляясь на собрание, я нашел способ ускользнуть от моего неизменного попутчика. Днем он обыкновенно в целях лучшего наблюдения за мною устраивался у подъезда на противоположной стороне улицы. По улице проходил трамвай, остановка которого находилась неподалеку от моей квартиры. Случалось, что время от времени у остановки встречались два трамвая, идущие в разные стороны, и таким образом ненадолго образовывалось прикрытие, довольно длинное, так как у проходящих здесь трамваев — по два вагона.
Спустившись к подъезду, я выждал этот момент и, шагая рядом с трамваем, успел дойти незамеченным до ближайшего бара. Проглотив чашку кофе, я дождался следующего благоприятного сочетания трамваев и пробрался в табачную лавку. Еще два таких маневра — и я у остановки. Я берег этот способ только для экстренных случаев и применил его, когда должен был ехать на съезд.
Путешествие это прошло без всяких инцидентов, несмотря на то что съезд происходил вне пределов Италии и границу мне пришлось переезжать по чужому паспорту: возможно, что именно поэтому и обошлось все хорошо.
Это был третий по счету и наиболее значительный съезд Итальянской компартии, на котором широко обсуждался вопрос о левом, бордигианском, течении. Открытие съезда совпало со второй годовщиной смерти Ленина, а также с годовщиной основания нашей партии. Это придало ему особенно торжественный характер.
Не потревоженные иностранной полицией, мы благополучно провели съезд и так же благополучно возвратились в Милан. Но здесь благополучию настал конец. Не успел я разобраться с дороги, как ко мне явилась полиция и потребовала меня к начальству. Никогда я еще не видал почтенного командора в таком бешенстве.
— Где вы находились эти пятнадцать дней?
— Должен заметить вам, — возразил я, — что я не поднадзорный и могу бывать, где мне нравится.
— Извольте изменить тон, — зарычал он, багровея, — иначе я вас засажу! Со мной шутки плохи! Пора покончить с этим! Вы были на съезде компартии, нам это известно. Были также Серрати, Грамши, Тольятти, Гриеко и другие. Попробуйте отрицать это.
— Я гражданин Италии, не находящийся под особым надзором общественной охраны, — повторил я, — хотя в действительности вы устраиваете за мной слежку, хуже чем за поднадзорным. Но все же официально я под надзором не состою и, следовательно, волен выезжать, куда хочу. Что же касается моего участия в съезде, я не обязан отвечать на этот вопрос.
— Что за типы эти коммунисты! — воскликнул главный комиссар. — Почему вы не можете устраивать ваши съезды открыто, как все прочие партии?
— Вся подготовка к съезду прошла на страницах нашей газеты.
— Да, подготовка, но не съезд! Чего вы опасаетесь? Я знаю, что, если бы вы попросили разрешения, вы, может быть, получили бы его.
— Может быть, — возразил я. — Но у нас есть по этой части опыт: мы убедились в том, например, что нельзя провести даже собрания в пять человек!..
— Значит, вы были на этом съезде?
— Я уже сказал вам, что не отвечу на этот вопрос, хотя бы вам вздумалось арестовать меня.
— И арестую, — снова обозлился он. — Я могу арестовать вас, когда хочу, даже сейчас!
— Как вам угодно, — возразил я.
— Послушайте, — переменил он тон, — меня интересует одно: где именно происходил съезд? В моем положении сейчас находятся семьдесят два человека, семьдесят два управления полиции, по числу итальянских провинций. Я задаю вам вопрос: съезд происходил в Милане? Ответьте «да» или «нет», и вы свободны.
Мне было понятно это любопытство миланского комиссара. Муссолини обрушил громы и молнии на полицию, прозевавшую наш съезд.
Комиссар не сводил с меня почти умоляющих глаз. И я уверен, что он, если бы я ему ответил, что съезд прошел не в подведомственной ему провинции, действительно на радостях отпустил бы меня. Но я отказался ответить на этот вопрос. Лицо его омрачилось. Он поднялся. Поднялся и я. Один момент казалось, что он бросится на меня, но, овладев собою, он спросил:
— Почему вы не хотите ответить?
— Потому, что я не обязан делать это.
— О, я знаю, вы, коммунисты, упрямые головы! Но мы с вами справимся! Готовятся законы…
Он остановился.
— Знаем. И поборемся!
Он все же не арестовал меня. Тогда полиция держалась еще с известной осторожностью по отношению к тем из нас, кто занимал руководящие посты в партии. Но с рядовыми ее членами она давно уже не стеснялась.
