Каринэ Фолиянц - Грехи и святость. Как любили монахи и священники
И с каким весельем, с какой энергией, с каким остроумием и с каким отсутствием ханжества она все делала! И литературные труды ее, и стихи, и философские работы были не пустым теоретизированием, не заумной, заоблачной философией, а выкристаллизованным опытом души самоотверженного человека.
В одном из писем Александру Блоку Елизавета Кузьмина-Караваева писала (весной 1916 года): «Когда я думаю о Вас, всегда чувствую, что придет время, когда мне надо будет очень точно сказать, чего я хочу. Еще весной Вам казалось, что у меня есть только какая-то неопределенная вера. Я все время проверяла себя, свои знания и отношения к Вам – и не додумалась, а формулировала только… Если я люблю Ваши стихи, если я люблю Вас, если мне хочется Вас часто видеть, то это все не главное, не то, что заставляет меня верить в нашу связанность. И Вы тоже знаете, что это не связывает “навсегда”, ничего не разрушая и не меняя обычной жизни, существует посвященность, которую в Вас я почувствовала в первый раз. Я Вам лучше так расскажу: есть в Малой Азии белый дом на холмах… И там живет женщина, уже не молодая, и старый монах. Часто эта женщина уезжает и возвращается домой не одна: она привозит с собой указанных ей, чтобы они могли почувствовать тишину… В белом доме они получают всю силу всех: и потом возвращаются к старой жизни, чтобы приобщить к своей силе и других людей. И все это… связывает и не забывается никогда. Я знаю, что Вы будете в доме; я верю, что Вы этого захотите…»
Уже тогда, в шестнадцатом году, она словно предчувствовала свою судьбу: давать силы другим. Давать потому, что у нее самой этих сил очень много. Ведь человек, который любит, – силен невероятно, несказанно, истинно!
Надо признать, что некоторые православные люди смотрели на мать Марию с недоверием и насмешкой. Кто-то даже считал ее сумасшедшей, чудачкой и обвинял в том, что она позорит монашескую одежду и общается с сомнительными и отверженными личностями. Был такой случай: одна девочка попросила мать Марию дать примерить ее монашескую одежду. Мать Мария со смехом дала, хотя, возможно, такое и не принято. Обе были довольны – и девочка, и монахиня.
Она работала в Центре духовной и материальной помощи. При Центре была церковь, и там служил ученый монах отец Киприан Керн, суровый сторонник строгих традиционных правил. Он был в ужасе от того, что творила эта женщина! Им было необыкновенно тяжело вместе, ведь поведение матери Марии всегда было удивительно непосредственным, а порой и просто непредсказуемым. Она строила свою жизнь не по канонам. А по велению души!
В скором времени ей стало легче, потому что вместо отца Киприана Керна (кстати, это был родственник пушкинской Анны Керн) пришел отец Дмитрий Клепинин, молодой священник, 1904 года рождения, сын архитектора и брат погибшего в России в 1939 году историка Клепинина. Жизнь подарила матери Марии единомышленника, ибо отец Дмитрий Клепинин был человеком глубокой веры, необыкновенно нежного сердца, твердых убеждений, всецело разделяющий воззрения этой «странной» монахини. Он содействовал ее работе в «Православном Деле», ее бесконечной заботе о страдающих, он стал ее незаменимым помощником, духовным руководителем, а также и ее сомучеником, ибо погиб в том же концлагере, где и она.
В 1916 году Елизавета Кузьмина-Караваева писала Александру Блоку: «Мне никогда ни к кому не стать так близко, как к Вам. Будто мы все время в одной комнате живем, будто меня по отдельности нет…
Вы должны вспомнить, когда это будет нужно, обо мне, прямо взаймы взять мою душу. Ведь я же все время, все время около Вас. Не знаю, как сказать это ясно; когда я носила мою дочь, я ее меньше чувствовала, чем Вас в моем духе…»
Духовное родство порой выше кровного. Духовное родство – вершина человеческого счастья. Дух сильнее плоти. Она всегда это знала.
В годы войны против фашистской Германии мать Мария и отец Дмитрий стали активными участниками Сопротивления. Уехав из России, отец Дмитрий и мать Мария никогда не теряли любви к своему Отечеству. Однажды в приюте кто-то сказал, что при наступлении немцев погибло столько-то тысяч советских солдат, и один из присутствующих заметил: «Это еще мало». И тогда мать Мария сказала: «Убирайтесь вон, а адрес гестапо вам известен». Она всегда открыто верила в победу над фашизмом. Сотни евреев, спасаясь от гестапо, обращались к матери Марии за помощью, и никому она не отказывала: им выдавали свидетельства о принадлежности к православному приходу, их укрывали, тайно переправляли в провинцию. В 1942 году, во время страшного еврейского погрома, тысячи евреев вместе с детьми загнали на стадион, мать Мария пробралась туда и спасла несколько детей.
Еще в 1941 году она писала, что во главе избранной «расы господ стоит безумец, параноик, место которому в палате сумасшедшего дома, который нуждается в смирительной рубашке, в пробковой комнате, чтобы его звериный вой не потрясал вселенной». И в конце концов мать Марию вместе с сыном Юрием и отца Дмитрия арестовали – это было в 1943 году. Их отправили в концлагерь Равенсбрюк.
По воспоминаниям узниц, мать Мария никогда не пребывала в удрученном настроении, никогда не жаловалась, любое издевательство переносила с достоинством и всегда помогала другим. К ней, как и на воле, по-прежнему шли те, кто не в силах был больше терпеть мучений. Она помогала десяткам людей. И все время рядом с ней был Блок… Мысленно… Незримо…
Однажды Елизавета Кузьмина-Караваева писала Александру Блоку: «Мой дорогой, любимый мой, после Вашего письма я не знаю, живу ли я отдельной жизнью, или все, что “я”, это в Вас уходит. Все силы, которые есть в моем духе: воля, чувство, разум, все желания, все мысли – все преображено воедино, и все к Вам направлено. Мне кажется, что я могла бы воскресить Вас, если бы Вы умерли, всю свою жизнь в вас перелить легко. Любовь Лизы не ищет царств! Любовь Лизы их создает и создает реальные царства, даже если вся земля разделена на куски и нет на ней места новому царству. Я не знаю, кто Вы мне. Сын Вы мне, или жених, или все, что я вижу, и слышу, и ощущаю. Вы – это то, что исчерпывает меня…»
Когда умеешь любить так одного человека, то умеешь любить весь мир. Потому что он – часть этого мира.
В лагере Равенсбрюк она переводила на французский язык русские песни и пела их с заключенными. Она ухаживала за больными и делилась со слабыми своим скудным пайком. Мать Мария подружилась с советскими девушками, бывшими в заключении, и часто беседовала с ними. Однажды к ним подошла эсэсовка и больно стегнула одну из девушек хлыстом по лицу. Мать Мария продолжала говорить с девушкой, словно не было рядом озверевшей надзирательницы. И взбешенная эсэсовка жестоко избила монахиню, а та не удостоила ее и взглядом.
