Муслим Магомаев - Живут во мне воспоминания
— Он, как только меня увидал, сказал, что ему надо срочно уезжать. Я предложил остаться, чаю попить, а он свое: «Нет, нет, я должен ехать».
Вошел Азиз:
— Я все сделал.
— Почему же ты отказался от приглашения Райкина попить с ним чаю?
— А-а, я его знаю! Поговорит со мной, а потом будет меня изображать…
Азиз был парень хитрый, все понял. Так что нам не удалось его провести…
У меня была возможность познакомиться с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, но… Как-то позвонила мне Тереза Бабаджанян и сказала: «Тебя разыскивает Шостакович, который хочет что-то предложить тебе. Позвони ему».
Я человек не пугливый, а тут вдруг побоялся даже позвонить, не то что встретиться: посчитал, что не дорос до творческого общения с гением. Авторитет Дмитрия Дмитриевича меня подавлял. А Шостакович, видимо, что-то разглядел во мне и захотел, чтобы я исполнил какое-то из его произведений. Возможно, это была вокальная басовая партия в той симфонии, которую он тогда писал, возможно, что-то другое. Его выбор меня в качестве исполнителя вовсе не зависел от моей тогдашней популярности — для него, великого музыканта, она не могла быть определяющей… Как бы то ни было, но творческого сотрудничества с Шостаковичем у меня не вышло. О чем сейчас очень сожалею…
Так же сожалею я о том, что в свое время побоялся познакомиться со Святославом Теофиловичем Рихтером. Дочь замечательного артиста, великолепного чтеца Дмитрия Николаевича Журавлева, Маша, несколько раз говорила мне: «Святослав Теофилович очень хотел бы с тобой встретиться». Маша знала это от отца, дружившего с Рихтером и тепло относившегося ко мне.
Но, как и в случае с Шостаковичем, я не решился на эту встречу: кто Рихтер и кто я, совсем еще молодой, хотя и популярный певец. А великий музыкант, может, хотел со мной помузицировать, приобщить меня еще больше к классике, к более строгому репертуару — к Шуману, Шуберту… Точно утверждать не берусь… Зато остается фактом то, что я тогда струсил. Рихтер для меня был и остался эталоном музыканта, потому я и боялся — а вдруг покажусь ему совсем иным, не таким, каким он хотел меня видеть?
Когда я посмотрел по телевидению удивительный фильм «Рихтер непокоренный», то открыл для себя совершенно неизвестного большинству из нас Рихтера: оказалось, что он был очень доступный человек. Я смотрел фильм и корил себя: «И чего это я тогда, когда меня звали, не пошел к нему? Хоть бы посмотрел на этого необыкновенного человека вблизи, пожал бы руку этому гению. Было бы что вспомнить на склоне лет…»
В одном доме с нами жил Евгений Федорович Светланов. Великий сосед. Я считаю его величайшим дирижером нашего времени. И пусть на меня не обижаются другие наши замечательные мастера, талант которых я высоко ценю. Но Светланов — это Светланов. Однажды мы с Тамарой были на его концерте в Большом зале Московской консерватории. Евгений Федорович со своим оркестром исполнял 5-ю симфонию Чайковского. До сих пор не могу забыть своего тогдашнего впечатления — лучшего исполнения не припомню. Я не слышал, чтобы у кого-нибудь еще так звучал оркестр. Помню, когда он в Большом театре дирижировал «Отелло», я спросил у Тамары: «Он что, посадил в оркестр своих музыкантов из Госоркестра?» Так меня удивило, что звучание оркестра прямо на глазах преобразилось. Тамара ответила: «Нет, это все наши музыканты, из оркестра Большого».
Мне посчастливилось совсем немного поработать с Евгением Федоровичем, но не как с дирижером, а как с композитором. Началось это при весьма интересных обстоятельствах. Мы пошли в Большой театр послушать в «Отелло» Владимира Атлантова. Наши с Тамарой места были в первом ряду, как раз напротив дирижерского пульта. Евгений Федорович вышел в оркестр, поднялся на свое место, увидел нас и тут же, при зрителях негромко обратился ко мне: «Муслим, мне нужно переговорить с вами». Затем повернулся к оркестру, дал знак, и спектакль начался.
Через некоторое время мне позвонила жена Светланова, Нина. Оказалось, что он хотел, чтобы на написанную им музыку кто-либо из наших поэтов написал стихи, а я потом исполнил эту песню-романс. Получив клавир, я понял, что лучше всего в данной ситуации порекомендовать Евгению Федоровичу Николая Добронравова — его лирический дар прекрасно подходил к музыке Светланова. Песня получилась, и в одной из передач, которую тогда вел на телевидении Святослав Бэлза, я исполнил ее. У меня хранится видеозапись этого выступления.
До сих пор горжусь знакомством с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским. В жизни он был очень простым, скромным человеком — в нем не было ничего от гения, каковым он являлся в действительности. С ним было приятно видеться, посидеть за столом, поговорить. Но если бы мне, после того как он сыграл «Гамлета», сказали, что со мной хочет встретиться Смоктуновский, я бы тоже не решился познакомиться с ним. И все-таки наше знакомство состоялось — случайно и значительно позже. Это произошло в Киеве, где я был с концертами и где в то время гастролировал Малый театр. Иннокентий Михайлович играл в спектакле «Царь Федор Иоаннович». Мы жили в одной гостинице, познакомились, и Смоктуновский пригласил меня заходить к нему в Москве… Потом он был на нашей с Тамарой свадьбе.
Некогда они окружали нас, эти хорошие, достойные, великие люди. Они жили рядом с нами, их можно было видеть, слышать в концертах или в спектаклях, встретиться с ними в артистических или за кулисами. И тогда, при жизни, слава их была велика и эпитет «гениальный», в котором никто не сомневался, применялся к этим гигантам по праву. Есть о ком вспомнить… И спасибо судьбе за это…
Совсем недавно не стало великого нашего современника, представителя того легендарного поколения — Мстислава Леопольдовича Ростроповича. У нас с ним были хорошие отношения. Хотя он и просил называть его просто Славой, мне было трудно обращаться так, запросто, к человеку, которого я высоко ценил. Как-то я ему позвонил: «Как вы поживаете?» — «Ты опять со своим "вы"?» — «Да нет, я имею в виду, что "вы" — это и Галина Павловна».
Вспоминаю посещение их квартиры незадолго до его отъезда из Советского Союза в начале 1970-х годов. Мстислав Леопольдович пригласил нас с Тамарой в гости, мы посидели, поговорили. Настроение было нерадостное: все понимали, что он уже «на чемоданах». Да и квартира была как после разгрома: полупустая, какие-то вещи кучей лежали на полу, какие-то валялись разбросанными…
После отъезда Ростроповича я с ним не встречался. Только Тамара могла видеться с ним и с Галиной Павловной во время своих зарубежных гастролей, что по тем временам было рискованно: она и ее подруга, великолепная певица Маквала Касрашвили, были среди тех, кто не побоялся навестить их в Париже. Тогда же Тамара привезла с собой два экземпляра книги Вишневской «Галина» — для нас и для Бориса Александровича Покровского. Галина Павловна даже не рискнула надписать их, чтобы не подвести Тамару, — на всякий случай, если их обнаружат таможенники. А так можно было сказать, что эти книги просто куплены в магазине.
