Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Жуковский Владимир Семенович
Жуковская-Шатуновская действительно была арестована по ордеру, подписанному Берия 11 ноября 1938 г., причем санкция на ее арест была получена в Прокуратуре СССР лишь 11 июля 1939 г.
Т. о., говорится в протесте, в действиях Жуковской-Шатуновской отсутствует состав преступления и она была осуждена необоснованно.
Рассмотрев материалы дела, и согласясь с доводами, приведенными в протесте, Военная Коллегия Верховного Суда СССР
Определила:
Протест Генерального Прокурора СССР удовлетворить. Постановление Особого Совещания при ИКВД СССР от 19 февраля 1940 г. в отношении Жуковской-Шатуновской Елены Георгиевны отменить, а дело на нее, за отсутствием состава преступления, на основании п. 5 ст. 4 УПК Р.С.Ф.С.Р, производством прекратить.
Председательствующий подпись. Члены: подписи
«Дело № 21434» протяженностью в 16 лет и 5 месяцев завершается следующим документом.
Герб
Военная Коллегия
Верховного Суда
Союза ССР
15 апреля 1955 г.
№ 4н-01623/55/08384
Москва, ул. Воровского,
д. 13
Исп. вх, № 03975
СЕКРЕТНО
экз. № 1 НАЧАЛЬНИКУ УЧЕТНО-АРХИВНОГО ОТДЕЛА КГБ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
Копии: В ГЛАВНУЮ ВОЕННУЮ ПРОКУРАТУРУ
На № 8К-48810—38
Начальнику 1 СПЕЦОТДЕЛА МВД СССР
Вместе с определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 9 апреля 1955 г. направляется для хранения в архиве дело по обвинению Жуковской-Шатуновской Елены Георгиевны.
Жуковской-Шатуновской Е.Г. решение Военной Коллегии объявлено 14 апреля 1955 г. и ей выдана справка о реабилитации.
Приложение: 1. Для КГБ — дело от Н/вх. № 03975 с подлинным определением В К в 1 томе на 81 листе, арх. № 795159.
2. Для ГВП — Копия определения на 1 листе — для сведения с м/б № 6957.
Член Военной Коллегии Верховного СУДА Союза ССР полковник юстиции И. Дашин.
Обустройство
Бумаги, которые дают представление о московских хлопотах Лены ее периода перехода от положения ссыльной лишенки к нормальной жизни, содержатся в Персональном деле Жуковского С.Б., которое, как говорилось выше, хранится в РГАСПИ. В этих хлопотах Е.Г. опиралась на содействие КПК (теперь уже не Комиссия, а Комитет Партийного Контроля), где когда-то работал ее муж. Предварительно Лена была принята секретарем ЦК П.Н. Поспеловым, бывшим коллегой Жуковского по КПК (и соседом по коммунальной даче).
Аудиенция у секретаря ЦК, разумеется, задала тон дальнейшему благоприятствованию властей, и все же прогресс иногда шел со скрипом.
В столицу Лена возвратилась в 1954 г. и тогда же, до реабилитации, была принята на работу в Институт физической химии АН СССР научным сотрудником лаборатории (отдела) Сорбционных процессов. Заведует отделом известный нам академик Дубинин. Первые месяцы Е.Г. живет у знакомых, потом некоторое время во второразрядной гостинице на Тверской.
Ситуацию тех дней, в которой находилась Е.Г., можно ощутить, читая ее письмо заместителю председателя КПК П.Т. Комарову.
«Глубокоуважаемый Павел Тимофеевич!
Я была у Вас на приеме 29 декабря 54 г. и Вы оказали мне существенную помощь в ускорении пересмотра дела моего мужа С.Б.Ж. и моего дела. Теперь оба дела уже пересмотрены и оба приговора отменены Воен. Кол. Верх. Суда СССР за отсутствием состава преступления. Там же мне сообщили, что мой муж умер в заключении. (Точнее сказать: расстрелян. — В.Ж.)
Если Вы помните, я была еще до реабилитации восстановлена на работе в Институте Физической Химии АН СССР и Вы при мне, по собственной инициативе, по телефону просили академика А.В. Топчиева помочь мне в отношении квартиры и сказали ему, что будете и впредь следить за судьбой нашей семьи.
Я была на приеме у А.В. Топчиева 12-го мая, вскоре после получения справки о реабилитации, а 16-го мая тов. Яснову было передано письмо за подписью президента Ак. А.Н. Несмеянова с настойчивой и мотивированной просьбой о предоставлении нашей семье отдельной квартиры из двух комнат, взамен конфискованной при аресте пятикомнатной. Мы были внесень! тов. Лебедевым в проект постановления по дому, строящемуся у Киевского вокзала и были уже накануне получения обещанной квартиры.
Однако, в последний момент, т. Ясное вычеркнул меня из списка и я снова вынуждена скитаться по добрым знакомым и каждый месяц снова хлопотать о временной прописке. Остаток моей семьи я также не могу собрать воедино.
После 17-ти лет всяческих лишений, после тюрем, этапов, пересыльных пунктов, исправительного лагеря и ссылки, в 50 лет, у меня уже не хватает сил работать живя в таких условиях.
Вы предложили мне обратиться к Вам снова если мне будет плохо, и я вынуждена снова беспокоить Вас и просить повлиять на т. Яснова, чтобы он внес меня в список и не вычеркивал из него с тем, чтобы скорее обеспечить нас жильем.
Искренне преданная Вам Жуковская. 29. VII.55 г.».
Яснов тогда был председателем Мосгорисполкома. Его я помню. Своей массивностью, неулыбчивостью, крупными чертами лица, словно высеченными из камня, он производил впечатление памятника самому себе. Типичный представитель номенклатуры уровня выше среднего, формирующего пьедестал Политбюро. Образование — в девятнадцатилетнем возрасте окончил рабфак при МГУ.
Наконец, все устроилось. Получила Елена Георгиевна двухкомнатную квартиру в хорошем доме на 2-й Хорошевской. Поселилась там с сыном-студентом; дочь уже вышла замуж и жила отдельно.
Окончим рассказ заключительным письмом Лены Комарову, написанным на исходе 1955 года.
«Глубокоуважаемый Павел Тимофеевич!
Позвольте мне от всей души поблагодарить Вас за Вашу сердечность и участие, которое Вы приняли в моей тяжелой доле. Теперь только, когда я вернулась в науку и когда я у себя дома с остатками моей семьи, 'я понимаю, какой страшный путь мы проделали за эти 17 лет и как невознаградима моя утрата — смерть Семена Борисовича Жуковского.
Правда, теперь возвращаться к прошлому нечего; нужно жить настоящим и будущим и я так и стараюсь поступать. Работа моя идет успешно: я уже сдала в печать одну большую научную статью и готовлю следующую. Очень благодарю участие также Ваших помощников тов. Климова и тов. Кузнецова.
Желаю Вам счастья и здоровья в Новом Году и в последующие годы.
Преданная Вам Жуковская. 28.12.55».
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Для Жуковского, а точнее, для его родных и близких, все закончилось посмертной реабилитацией. Если говорить о лубянских руководителях ежовского периода, это, скорее, исключение (во всяком случае, в 1955 году), которое следует объяснить тем, что к осуществлению репрессий отец отношения не имел. А вот, скажем, Ежов… Подождите возмущаться, дайте договорить.
Так вот, Ежов свою участь, конечно, заслужил. Но справедливость должна быть восстановлена, о ком бы речь ни шла. Парадокс состоит в том, что к расстрелу Ежова приговорили по обвинениям, главным образом вымышленным5. Из пяти основных пунктов первые четыре — чистая фальшивка: руководство антисоветской заговорщической организацией в войсках и органах НКВД; шпионаж в пользу четырех (!) разведок; подготовка вооруженного восстания и терактов против руководителей партии и правительства; подрывная вредительская работа в советском и партийном аппарате.
Остается пункт пятый: «В авантюристско-карьеристических целях создал дело о мнимом своем «ртутном отравлении», организовал убийство целого ряда неугодных ему лиц, могущих разоблачить его предательскую работу…»
Даже и этот пункт повисает в воздухе. Коль скоро предательская деятельность — миф, значит, опасаться разоблачения не приходится. Что касается «ртутного отравления», то это бредовое обвинение было в числе других предъявлено менее чем двумя годами до того Ягоде — будто, оставляя кабинет Ежову, он опрыскивал ковры и занавеси неким токсичным ртутным раствором. Но Ягоду уничтожили по желанию Сталина, «ртутный элемент» мало что добавил к общей обвинительной картине, и уж конечно его отсутствие не изменило бы приговора, а лично Ежову данный «элемент» был абсолютно ни к чему.
