Вадим Медведев - В команде Горбачева: взгляд изнутри
Кто-то стал уговаривать Генсека отказаться от заявления. Но он стоял на своем, заметив при этом, что и в составе Политбюро нет единой позиции: "В таких условиях работать нельзя, и я настаиваю на том, чтобы заявление об отставке было рассмотрено".
Большинство высказалось за то, чтобы обсуждение не развертывать, а в отношении голосования мнения разошлись. Генсек заявил: "Я высказал свою позицию, а вы тут решайте", — и удалился. Началось вроде бы официальное заседание Политбюро под руководством Ивашко. Я, естественно, вышел (в это время я не занимал какого-либо поста в партии, а в работе Пленума принимал участие как народный депутат от КПСС) и лишь потом узнал, что приняли "соломоново решение" — поставить на голосование вопрос не о самом вотуме доверия Генсеку, а о том — обсуждать этот вопрос или снять его.
В кулуарах Пленума все бурлило. Более 70 членов ЦК поставили свои подписи под заявлением, составленным Вольским, в котором высказывалось категорическое возражение против отставки Генсека, констатировалось, что ЦК в данном составе не в состоянии руководить партией и выдвигалось требование о созыве нового съезда партии. Я уверен, что подписей под заявлением оказалось бы значительно больше, если бы все знали о нем.
Заявление не было оглашено на Пленуме, поскольку сразу же после окончания перерыва проголосовали предложение Политбюро о снятии вопроса об отставке Генсека с обсуждения. Оно было принято подавляющим большинством при 13-ти, по-моему, воздержавшихся. Знакомая ситуация — шумная критика, а при голосовании — в кусты.
Разгулялись страсти вокруг вопроса о Шаталине. Незадолго до этого он сам заявил о выходе из партии. Я не одобрял этого его шага, хотя понимал, что у Шаталина после его заявлений другого выхода не оставалось. Предмета для обсуждения на Пленуме не существовало: надо было просто принять решение о его выводе из состава ЦК, как выбывшего из партии. Тем не менее правоверные партийцы настаивали на исключении Шаталина из КПСС. Это было бы хорошей услугой для критиков партии и ничего, кроме злой усмешки и иронии, не могло вызвать. С большим трудом и не без вмешательства Горбачева удалось этого избежать.
Апрельский Пленум ЦК показал, что внутренние противоречия в партии достигли такой остроты, что размежевание становится не только неизбежным, но теперь уже и необходимым. С учетом новоогаревского процесса появилась надежда на то, что можно добиться привлечения на сторону реформаторов значительного, а может быть, даже и основного массива партии.
К этому времени относятся попытки организации реформаторских сил: образование в парламенте РСФСР фракции "Коммунисты России за демократию" во главе с Руцким, создание "Движение демократических реформ" во главе с Яковлевым и Шеварднадзе.
Мое отношение к этим инициативам было неоднозначным. Понимая их мотивы, связанные с неудовлетворенностью обстановкой в партии, засильем в ее многих структурах консервативных сил, я в то же время считал, что не надо уходить из партии, "убегать от Полозкова", а вести работу внутри не за завоевание и утверждение большинства партийных масс на реформаторских позициях. Тогда раскол партии не будет выливаться в создание небольших и далеких от народа группировок, обреченных на незавидное существование, а, наоборот, приведет к отторжению от нее крайних, прежде всего, правоконсервативных сил.
В связи с этим, по-новому встал вопрос о начатой еще несколько месяцев тому назад работе над новой Программой партии.
Мое отношение к работе над новой Программой партии было сдержанным, если не отрицательным (я был избран на съезде членом Программной комиссии). Ведь совсем недавно, на XXVIII съезде КПСС, принято реформаторское по своему духу Программное заявление. Но теперь с учетом того, что в повестку дня встал вопрос о идейно-политическом размежевании в партии, работа над Программой, напротив, приобретала принципиальное значение. Она могла и должна была стать критерием разделения партии на реформаторов и фундаменталистов.
Обсуждение проекта Программы на заседании Программной комиссии состоялось 28 июня. А еще через месяц, 23–24 июля, его обсудили на Пленуме Центрального комитета партии. Это был последний Пленум ЦК КПСС. На нем, пожалуй, было меньше развязной критики в адрес Генсека и Президента: все понимали, что раскол и размежевание не за горами. Явную заявку на лидерство в традиционном крыле партии сделал в своем выступлении Лукьянов.
К тому же незадолго до Пленума опубликованный Указ Президента Российской Федерации о прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в госорганах, учреждениях и организациях Российской Федерации по-видимому, стимулировал некое «сплочение» партии перед лицом нависшей угрозы…
В сфере внешних сношений новоогаревский процесс тесно корреспондировался с участием Горбачева в лондонской встрече руководителей семи развитых стран мира. Примерно к середине мая 1991 года у большинства этих стран сложилось намерение пригласить Горбачева в Лондон. Колебался лишь Буш.
Президент поручил мне с привлечением ведущих ученых и специалистов вникнуть в проблематику возможной встречи с «семеркой», мобилизовать имеющиеся наработки, продумать весь комплекс вопросов от политико-философского обоснования вхождение СССР в мировое хозяйство до конкретных предложений на этот счет.
К подготовке встречи были привлечены видные ученые Абалкин, Аганбегян, Ситарян, Яременко, Мартынов, Кокошин, председатель Внешэкономбанка Московский, заместитель министра иностранных дел Обминский, руководящие работники экономических министерств и ведомств, специалисты. В нашем распоряжении были разработки Явлинского и Аллисона "Согласие на шанс", Европейского банка реконструкции и развития. Брукингского института (США), Института экономических исследований (Германия), Королевского института международный отношений и других исследовательских центров. Каждый из этих материалов имел свои достоинства, но ни один в полной мере не отвечал стоящей перед нами задаче. Регулярно в Волынское-II, где шла работа, приезжал Горбачев, как правило, вместе с Павловым и Щербаковым, а иногда и Примаковым.
Менее чем за месяц была подготовлена развернутая концепция вхождения страны в мировое экономическое сообщество, а на ее основе — послание Горбачева главам «семерки» с содержательными приложениями, а также устное его выступление на встрече. "Это — фантастическое письмо — заявил Буш на встрече с журналистами, получив послание, — хотя у США существуют некоторые разногласия с отдельными пассажами этого документа".
