Лев Шаховской - С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы
Новый год мы встретили в Ветренове, прибыв на ночлег поздним вечером, утомленные длинным путем от Ихтимана до Ветренова. Генерал отслужил всенощную в избе, в которой остановился ночевать, причем хор певчих, за неимением других, составили ординарцы Гурко. На другой день, 1 января 1878 года, мы спустились с гор в равнину Марицы и на этот раз окончательно распрощались с горами. Больше гор уже не будет вплоть до самой столицы турок; горы будут, пожалуй, сопровождать наш дальнейший путь, но только в качестве декорации по сторонам дороги. 1 января мы стояли уже на равнине. Перед нами вдали виднелся Татар-Базарджик, ясно отмеченный черными столбами дыма, поднимавшегося вверх от подожженных турками строений города, – верный признак, что неприятель отступает. Зеки-бей признался нам накануне, что пожары селений и городов означают поспешное отступление турок. В полуверсте от нас рассыпана по снегу кавалерийская цепь неприятеля, а за цепью и до города невооруженный глаз хорошо различает темные массы турецкой пехоты. Это турки, отступившие из Трояновых ворот. Гурко горит нетерпением двинуть на них свои войска, но как ни форсированно идут колонны, Шувалов только к вечеру спустился в равнину, а Шильдер-Шульднер и Криденер появятся только завтра в окрестностях Базарджика. Эта армия, стоящая против нас у города, успеет отступить за ночь по шоссе к Филиппополю; она теперь только прикрывает отступающие уже из Базарджика артиллерию и обозы, за которыми сама готовится уйти; эта армия почти потеряна для преследования. Зато вправо от нас, по ту сторону реки Марицы, вдали, у подошвы гор, тянутся бесконечной черной ниткой, колонна за колонной, фургоны, телеги, гурты скота, орудия. Там идут сорок батальонов турецкого войска из Самокова, Баньи на Филиппополь; они идут вдоль полотна железной дороги, спешат к Филиппополю. Голова этой турецкой колонны уже спустилась с гор на равнину, но хвост ее еще застрял в горах близ Баньи.
Вельяминов, наступающий за ними от Самокова, терзает хвост турецкого отряда кавалерийскими набегами, а где возможно и артиллерийским огнем. Но Вельяминов мало что может сделать. Он идет по пятам за турками, подталкивает вперед и без того бегущего неприятеля. Тут нужен иной образ действий: необходимо бежать параллельно туркам, обогнать их колонны и двинуться им наперерез, стать поперек их дороги; тогда Самоковский отряд неприятеля пропадет, будет уничтожен; это движение должны завтра исполнить Шувалов, Криденер и Шильдер-Шульднер, которые, спустившись в равнину Марицы – Шувалов по шоссе с Трояновых ворот, остальные два отряда левее, к окрестностям Базарджика, – пойдут по Филиппопольскому шоссе параллельно отступающим из Самокова туркам, и когда обгонят их, то завернут левым плечом вперед, перейдут на ту сторону Марицы и станут к лицу неприятеля. Движение это должно быть удачным, так как Самоковский отряд турок двигается по плохой и кружной дороге, между тем как мы параллельно с ним пойдем по прямому и отлично устроенному шоссе.
Генерал Гурко сидел на курганчике в равнине Марицы и объяснял окружающим его ординарцам и свите предполагаемое на завтра движение. Очевидно, что цель Сулейман-паши состоит теперь в том, чтобы собрать в Адрианополе возможно бо́льшие силы, сосредоточить там всю уцелевшую от разгрома турецкую армию и под Адрианополем встретить нас из-за рвов и укреплений. Но этого-то и не следует допустить по возможности. 20 батальонов турок, успевших по шоссе добраться до Базарджика, уж не находятся более в нашей власти. Но Самоковский отряд должен принадлежать нам. Его необходимо расстроить и уничтожить в чистом поле, в его отступающем виде, чтобы не считаться с ним в будущем за заранее приготовленными укрепленными позициями Адрианополя.
День между тем клонился к вечеру. Просторная равнина осветилась бледно-розовым светом от солнечных лучей, переливавшихся на снегу: снежные вершины окрестных гор казались прозрачными, словно сделанными из перламутра. Столбы дыма над Базарджиком все увеличивались в объеме, становились чернее. По-прежнему в полуверсте от нас стояла неподвижно кавалерийская цепь турок, и по-прежнему темными массами обрисовывались на снегу колонны турецкой пехоты вблизи дымившегося города. У нас нашлись под рукой сотня осетин и четыре орудия, и Гурко приказал осетинам выехать вперед, рассыпаться и затеять перестрелку с неприятельской кавалерией. Орудиям приказано было тоже сделать несколько выстрелов. Перестрелка началась: она была ленивая, не оживленная. Но это была не единственная перестрелка, звучавшая в ту минуту на равнине. Левее нас наша кавалерия с утра занимала деревни в окрестностях Базарджика и вела войну с черкесами и регулярной кавалерией неприятеля. Преследовать или наступать на 20 батальонов турецкой пехоты у Базарджика наша кавалерия одна, без поддержки своей пехотой, конечно, не могла, а потому и ограничивалась весь день 1 января стычками с черкесами. Наша же пехота была еще в горах и только завтра могла поспеть в равнину. Словом, турки уйдут без преследования из Базарджика, что и не замедлило оправдаться на самом деле в ночь с 1-го на 2-е число. 2 января Базарджик был уже свободен от неприятеля, и Гурко ранним утром въехал в опустошенный и опустевшый город. Турки отступили за ночь по шоссе к Филиппополю. Они были теперь вне преследования, и все внимание Гурко сосредоточилось на Самоковском отряде турок, который тянулся за рекой Марицей параллельной нам колонной.
В Базарджике Гурко не останавливался вовсе. Он проехал сквозь город по главной улице, носившей повсюду следы грабежа и разорения. Многие здания еще пылали, масса всякого тряпья, черепков, битой посуды валялась по улицам. Жители Базарджика нигде не встретили нас шумной толпой, как это бывало в Этрополе, Софии, еще раньше в Тырнове и Казанлыке. Здесь отдельные лица какими-то бледными, измученными тенями выходили на улицу и безучастно смотрели на нас. Некоторые подбегали к генералу и целовали ему руку. Турки только что ушли. Жители Базарджика еще не опомнились от страха и не пришли в себя от угнетенного состояния духа. Трудно представить себе, что пришлось им вытерпеть за последние дни от турецких солдат, черкесов и башибузуков. Турок страшен для мирного населения, когда является среди него победителем, но побежденный и отступающий турок еще страшнее. Ему нет причин щадить мирное христианское население городов и деревень. На этом населении побежденный турок вымещает свою обиду. В городе мы нашли много отставших турецких солдат, захваченных в плен; между ними двух офицеров. Много турок еще скрывалось в домах, пряталось в шкафах, в подвалах. Некоторые фанатики стреляли из окон домов по проезжавшему генералу.
