Дмитрий Кустуров - Сержант без промаха
Сидя на дне траншеи, Федор покурил и, не обращая внимание на любопытствующих, сосредоточенно осмотрел и оптику, и винтовку. Убедившись, что все в порядке, встал, ловко сунув два больших пальца за ремень, одернул гимнастерку, застегнул на все пуговицы телогрейку, туго затянул брезентовый ремень, завязал изрядно потрепанную шапку так аккуратно, будто она из дорогого меха. Наконец, ладони его рук слегка коснулись груди и бока. Жест этот означал, что он готов выполнить задание.
Неторопливым, уверенным движением Федор поместил винтовку в только что сооруженную им самодельную амбразуру и навел оптику на предполагаемое место, где должен лежать тот стрелок-"живодер". Он был "на месте". Винтовка у него с «цейсом», сам, укрывшись за железным щитом, ведет через узкую щель наблюдение. Близко от него блестят на солнце топоры солдат, строящих блиндаж. Тут же два офицера сидят, курят и переговариваются о чем-то.
— Пойди сюда, — окликнул Федор самого ближнего. — Иди, подними-ка свою шапку на лопатке.
Как высунулась шапка над бруствером, фашистский снайпер не преминул пустить пулю и, чтобы удостовериться, высунул голову. Этого-то и надо было Охлопкову, и он нажал на крючок.
— Есть! — заорал боец, поднявший лопаткой свою шапку.
В следующее мгновение упал один из офицеров, схватившись за голову. Другой в недоумении соскочил с места, но тут же был сражен наповал. /
— Есть!.. Есть!.. Вот это да!
Теперь Федор винтовку направил на солдат с топорами и пустил три оставшиеся в обойме пули.
— Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Пока вставлял обойму под радостные вопли хлопающего в ладони бойца, немцы исчезли, как будто ветром сдуло. Зато стали собираться свои.
— Ага, фашист получил по зубам?!
— Как ты так быстро стреляешь?
— Винтовка, наверняка, необычная! Да? Собрались, судя по одежде, новички, вновь прибывшие на фронт. Немец сейчас может накрыть их разом.
— А ну, разойдись! — Во всю глотку заорал Охлопков и сам быстро побежал по траншее.
Фашист и на самом деле долго не заставил ждать, открыл довольно густой пулеметный и минометный огонь. На это ответила и наша батарея. Скоро "выяснение отношений" утихло, и Федор, вставая со дна траншеи, понял, что у немца на этом участке три дзота, а не два, как ему сказал командир батальона.
Перед выходом в тыл Федор то ли из-за любопытства, то ли желая уточнить осмотрел свою засаду. Ему прежде всего бросились в глаза следы пуль «МГ». Будто кто-то повел граблями с крупными зубьями. И попадание ровное. Желая найти гнездо крупнокалиберного пулемета, Федор даже направил туда свою оптику, однако ничего подозрительного не обнаружил.
Когда вечером был у командира роты, ему четко сказали, что третьей пулеметной точки перед ними нет. Выслушав внимательно Охлопкова, грузный лейтенант лет пятидесяти улыбнулся:
— Может тебе померещилось? Бывает и такое. Но ты молодец. Волшебник, да и все тут. Давай-ка ты завтра охоться за ним. Может, и зацепишь. Добро?
Конечно, Федор знает цену подобного «доверительного» разговора с командиром. Это означает, что в случае чего ответ будешь держать сам.
На вопрос лейтенанта о ночевке Охлопков ответил просто: где бойцы, там и его ночлег.
— У вас олени? Как ездите на них? — Спросил кто- то из бойцов, когда все улеглись в тесном блиндаже, построенном прямо в траншее наподобие ниши, вместо дверей закрытой брезентом.
— Оленей нет.
— Ну да? Что же есть тогда?
— Корова, бык, лошадь.
— Откуда там корова и бык?!
— Бросьте, ребята, ерунду пороть! — Кто-то из стар ших остановил ребят. — Якуты, говорят, все отличные стрелки? Правда это?
— Хороших стрелков у нас много.
— И лучше тебя есть?
— Конечно. Даже в моем колхозе есть такие. Ребята снова загалдели: "Я сегодня первый раз видел такую быструю и меткую стрельбу", "Еще как лучше стрелять-то?", "Якуты все охотники, они знаются с ружьем вместе с соской". Наконец, голос того самого старшего заглушил всех остальных: "Что толку от вашей болтовни. Дайте говорить ему".
Так могут шуметь только новички. И Охлопков после недолгих уговоров начал рассказывать им про одного меткого стрелка, однако предупредив, что по-русски знает плохо.
Его, того знаменитого стрелка, он, Федор, увидел еще будучи мальчиком. Шел тот человек мимо их избы в сторону реки Алдан. На нем была складно сидящая брезентовая куртка, за плечом та самая трехстволка, о которой ходили легенды. Сапоги с напуском и длинными голенищами, тонкие перчатки из ровдуги, ворсистая шапка с козырьком, кожаная сумка с кисточками и блестящими колечками, узкие, но густые черные усы под носом, чистое белое лицо с большими круглыми глазами делали его непохожим ни на кого из местных жителей. Это, как потом узнал в годы учебы в школе, был учитель Решетников.
Ружье Решетникова имело три ствола. Левое дуло назначалось для мелкой дичи и заряжалось обычной дробью. С правого ствола тремя крупными дробями можно было бить по крупной дичи вроде гуся или косули. Третий ствол предназначался для стрельбы картечью. Так вот, этот Решетников попадал из своего ружья на лету в гуся, пролетающего на высоте 150–200 метров. Сказывают, что это самое ружье в годы гражданской войны у него отобрали белобандиты, и он, не желая расстаться с любимым ружьем, добровольно пошел к ним в отряд.
— А что тут мудреного? — Выпалил кто-то как толь ко кончил свой рассказ Охлопков.
Ребята снова загалдели:
— Это тебе не боевая винтовка, охотничье ружье, твое-мое.
-/Картечь-то тогда сами делали. Так да? Во!
Так пошумев, поспорив немного, бойцы попросили еще рассказать о ком-нибудь, дескать, тот большой любитель, вам не чета, вот из таких, как ты, есть меткие стрелки?
— Тогда расскажу про своего соседа.
— Давай. Он что? Самый меткий у вас, да?
— Нет. Он лучше моего бил, но в наслеге и другие есть не менее меткие. У нас меткой стрельбе не очень придают значение.
— Как это? Тогда, что же цените в стрелке?
— Александр немного старше меня и сейчас живет у себя дома. Из-за чахотки в армию не призван. Наверно, и сейчас охотится, — начал Охлопков.
Александр Сыромятников славился не столько меткостью, а сколько удачливостью. Был ли случай, когда он с охоты возвращался с пустой котомкой? Того он, Федор, не помнит, да и не знает. Лишь знает то, что Александр с озера или реки нес три, четыре, а то и шесть-семь уток. А выстрел был у него всего один. Правда, выносливостью не отличался и не носил на себе крупную добычу издалека. Но исправно содержать ружье и другую охотничью снасть умел лучше, чем кто-либо другой. Вообще мудрый такой.
