Александра Толстая - ДОЧЬ
Может быть, крестьяне чувствовали то, что мне и в голову тогда не приходило: что школа оторвет от них ребят, воспитает новых, чуждых семье людей.
Они были правы. Действительно, с каждым годом ребята отходили от родителей все дальше и дальше. Но в начале учителям было трудно. Ребята им не подчинялись.
Молодой, черноватый, нервный учитель в волнении шагал по классу, начиная урок политграмоты.
— Вы, конечно, дети, знаете, что прежде в России был царь. Он управлял страной вместе со своими министрами и мало заботился о том…
— Заяц дерется, — пропищал чей–то голос.
— Зябрев, Миша, перестань!.. Ты вот лучше мне скажи, кто теперь заботится о народе?
Заяц молчал.
— Ну, кто такие большевики: Ленин, Троцкий?
— Знаю, знаю! — обрадовался Заяц. — Я сейчас скажу.
Заяц был самый шустрый и самый маленький из всего класса. Его плохо видно было из–за парты. Он вскочил на скамейку и, захлебываясь от нетерпения отличиться, запел прерывающимся тоненьким голоском:
Ехал Ленин на телеге,
А телега–то без колес.
Куда, черт плешивый, едешь?
Ликвизировать овес!
Оглядываясь на дверь, в ужасе махая руками, учитель несколько раз пытался остановить мальчика, но Миша при громком хохоте всего класса допел частушку.
И таких случаев было много.
Пришел раз мальчик в библиотеку за книгами.
— Разве ты сегодня не учишься? — спросил библиотекарь.
— Нет.
— Почему же?
— А ты не знаешь? Праздник сегодня.
— Праздник? Какой?
— А как же… Ленина пралик расшиб!
Постепенно школа сламывала искренность, непосредственную простоту ребят, слабело влияние родителей; дети инстинктивно улавливали двойственную игру, которую приходилось вести в школе. Мы и сами не заметили, как это случилось.
Старый педагог часто приезжал в Ясную Поляну.
В маленьких санках, одной Половиной вися в пространстве, правой ногой, чтобы не упасть, упираясь в отводень, он удерживался в них, хотя его обширный живот и требовал больше половины сиденья. Я возила его из школы в Школу.
В бывшей церковно–приходской учила теперь ребят опытная, с 26-летним стажем, пожилая учительница Серафима Николаевна.
— Прочтите мне что–нибудь, — сказал педагог. Ребята прочли.
— Хорошо читаете. А ну–ка, тетради покажите. Показали тетради.
— И пишете вы, дети, неплохо, красиво. Ну, а спеть можете?
— Можем!
Ребята посмотрели на учительницу, переглянулись между собой и запели «Интернационал».
— Хорошо, хорошо, — сказал старик, — ну а свои, яснополянские, песни знаете? Можете спеть?
Спели «Кирпичики», и я повезла старика дальше.
— Вы знаете, что было после вашего отъезда из школы? — спросила меня вечером Серафима Николаевна. — Не успели вы отъехать, ребята меня спрашивают: «Что, вот энтот, что к нам приходил, коммунист?» — «Нет!» — «Большевик?» — «Нет!» — «Ну где ж ты была Серафима Николаевна!? Почему не сказала? Зачем же мы ему «Интернационал» пели?»
НАЧАЛО КУЛЬТУРНОЙ РАБОТЫ
Московские деЛа — наше кооперативное «Товарищество изучения творений Толстого», занятое разбором и подготовкой к печати рукописей отца, — требовали много времени и забот. Разгромили кооперативное Издательство «Задруга», давшее нам деньги на редакционные работы. В самом товариществе произошел раскол: одни говорили, что надо обратиться за помощью в Госиздат, Другие протестовали. Начались переговоры с Чертковым об объединении двух редакционных групп — Товарищества и Чертковской — воедино.
Решено былл очистить музей Ясной Поляны от обитателей. Весь дом привести в тот вид, в каком он был в 1910 году, в момент ухода отца. Музейные здания требовали ремонта, не было еще описей имущества, в парке гибли деревья, зарастали дорожки. По праздникам, особенно летом, научные сотрудники Музея давали объяснения многочисленным посетителям.
В 1924 году школа Ясной Поляны была переименована уже в Опытно–показательную станцию. Это облегчало получение кредитов, но накладывало на нас новые обязательства.
Учреждения росли, как грибы, и я разрывалась между Москвой и Ясной Поляной.
Кто–то мне сказал, что АРА (Американская организация)[83] жертвует лекарства. Я обратилась к ним. Мне дали оборудование, хирургические инструменты и лекарства на целую амбулаторию. Надо было хлопотать, чтобы Нарком–здрав включил нашу амбулаторию в сеть своих учреждений и ассигновал кредиты на врача, фельдшерицу и сторожа. Позднее удалось организовать при амбулатории помощь матерям и детям, 4 детских сада и к юбилею выстроить прекрасную больницу.
Осенью 1923 года Еврейско—Американское общество через своего представителя г-на Розена пожертвовала 10000 рублей на первые 4 класса нашей будущей девятилетки. Старшие классы продолжали обучаться в деревенской избе. В то же самое время мы получили от советского правительства первое ассигнование на школу–памятник.
Найти учителей было нелегко. Нищенские оклады, примитивные жилые помещения, деревня — все это было мало привлекательно. В продолжение целого года мы не могли найти преподавателя физики.
Но мы продолжали работать с увлечением. Наша девятилетка с сельскохозяйственным уклоном, под руководством опытного агронома, постепенно приобретала доверие крестьян.
Наши крестьяне за немногими исключениями жили небогато. Крестьяне вели хозяйство по старинке. Трехполье, неправильное кормление скота, вследствие чего коровы худели.» давали очень мало молока, урожаи плохие, бедность. Многие уходили в город на заработки, но там платили гроши, семьи голодали.
Наша школа, во главе с ученым агрономом, поставила своей задачей перевести крестьян на многополье, ввести кормление скота по датским нормам. Шесть наиболее культурных крестьян согласились предоставить свои хозяйства для проведения опытов.
Результаты оказались блестящими. У этих семей коровы давали столько молока, что не только хватало на их прокормление, но еще часть сдавали на продажу в молочную артель.
Но крестьянам наша работа послужила не на пользу, а во вред.
Я слышала, что после моего отъезда из России пошло гонение на шестерых крестьян, применявших культурные методы ведения сельского хозяйства. Их объявили кулаками. Самого культурного из них, только что построившего дом из кирпичей, которые он бил и обжигал сам со своим сыном, приговорили к ссылке в Сибирь.
Почти все жители деревни приехали на станцию провожать эту семью. Все любили и уважали их. Многие приносили им, что могли, на дорогу: пяток яиц, кусочек сала, краюху хлеба; женщины плакали.
Хозяйство при Музее–усадьбе Ясная Поляна по распоряжению ВЦИКа должно было обратиться в показательное для крестьян, для туристов и для школы: с девятипольем, огородами, скотоводством и другими отраслями хозяйства. Весь доход должен был идти на содержание Музея–усадьбы.
