Давид Драгунский - Годы в броне
В середине дня в большом штабном автобусе, загнанном по самую крышу в глубокую яму, состоялась встреча с командиром корпуса генералом Василием Андреевичем Митрофановым. Мне хотелось, чтобы он знал, какую горечь и обиду пережил я за вчерашний день. Генерал молча слушал мой доклад, не прерывал даже тогда, когда посыпались упреки по адресу штаба корпуса. Он хорошо понимал мое состояние.
- Как же, товарищ генерал, действовать без связи, без разведки, в одиночку? Почему вы не разрешили мне остановиться у Лагува, мало того, потребовали выполнения нереальной задачи? Что я мог сделать один без поддержки главных сил корпуса?
Генерал Митрофанов продолжал молчать, не сводя с меня глаз. Потом поднял телефонную трубку и соединился с командармом:
- Драгунский находится у меня. Задачу выполнил, дошел до Островца и Бодзыхува, обнаружил подход новых эшелонов. Очевидно, выгружается свежая немецкая танковая дивизия. Полагаю, что контрудар в сторону Опатува, Сандомира неминуем в ближайшие дни.
Закончив доклад, Митрофанов внимательно выслушал командарма и в свою очередь сказал:
- Я вас понял. Сделаю, как приказано. Интересуетесь его настроением? Обижается на нас за отсутствие связи, разведки, за то, что не дали в помощь Головачева и Слюсаренко, не выделили авиацию. Сидит у меня в автобусе и допекает меня... А трубку сейчас передам.
- Ваше состояние мне понятно, - услышал я через секунду голос Павла Семеновича Рыбалко. - Но поймите же и вы нас: мы ведь не на прогулку вас посылали. Нужно было выяснить, что делается в тылу у противника. Командующий фронтом приказал послать туда сильную группу. Выбор пал на вашу бригаду. Нам же было приятно услышать, на что способны наши танкисты.
- Товарищ командующий, спасибо вам за доверие. Но разрешите все же мне высказать все, что накипело на душе.
- Охотно слушаю.
Ободренный этими словами, я более твердым голосом продолжал:
- Зачем было скрывать от меня правду? Я должен был знать, чего вы хотите от меня и от подчиненных мне танкистов. Зная свою задачу, мы могли бы действовать иначе...
- Дорогой друг! - перебил меня командарм. - Я согласен, что подчиненным надо говорить правду, и только правду. Но иногда в интересах дела не следует раскрывать все карты... Если бы вам сказали, что бригада направляется в разведку, уверяю вас, она дальше Сташува не пошла бы. Тот же Федоров добросовестно сообщал бы: "Наблюдаю, высматриваю, заметил". Этим бы дело и ограничилось. А так за одни сутки вы пробрались на шестьдесят километров в глубь вражеской обороны и на многое раскрыли нам глаза...
Павел Семенович Рыбалко душу человеческую знал хорошо, и спорить с ним было трудно...
Немного отдохнув и получив в тот же день от командарма несколько десятков танков, мы сразу вступили в бой. Враг рвался к Опатуву, Сандомиру. Бои на плацдарме вспыхнули с новой силой...
* * *
Спустя полгода мы снова оказались в сташувских лесах, на том самом дорого доставшемся нам плацдарме и как раз в тех местах, где дралась 55-я бригада.
Проехали через большую поляну. Где-то здесь, на лесной опушке, в августе прошлого года был подбит командиром батальона Осадчим "королевский тигр". Бой длился несколько часов. Прорваться вперед было нелегко: мощные скорострельные танковые пушки гитлеровцев плотной огневой завесой преградили нам путь. А властный, суровый голос командира корпуса Василия Андреевича Митрофанова требовал продвижения вперед, и только вперед.
Я метался из стороны в сторону в поисках выхода. Под рукой оказался батальон Осадчего - последний резерв командира бригады. Его-то я и бросил в одну из лесных просек. Осадчему удалось выйти в тыл немецкой засаде. Огонь батальона Федорова с фронта, а затем удар во фланг и тыл, предпринятый Осадчим, заставили фашистов отойти. Путь вперед был открыт для нас...
И вот сейчас в машине разгорелся спор между Дмитриевым и Свербихиным. Александр Павлович утверждал, что первый "королевский тигр" был подбит Осадчим именно на той поляне, которую мы в тот момент проезжали. Свербихин доказывал, что танковая дуэль произошла в другом месте. В спор вмешался шофер Георгий Гасишвилиа:
- Нет, нет, не здесь, - с заметным грузинским акцентом сказал он. - Да вы сейчас сами увидите. Я очень хорошо помню место. Я ведь даже слил бензин из того "тигра". Было это на лесной опушке.
Дмитриев стоял на своем, а переспорить его было трудно.
Но Гасишвили был прав. Проехав несколько километров, мы увидели на опушке обгоревший танк с фашистской свастикой на борту. Это был он, подбитый Осадчим "королевский тигр". А чуть дальше, там, где начиналось поле, на котором стояло несколько одиноких сосенок, виднелось небольшое кладбище. Здесь были похоронены бойцы нашей бригады, погибшие в боях за Сандомирский плацдарм.
Георгий Гасишвили притормозил машину. Мы подошли к могильным холмикам, стали читать знакомые имена боевых товарищей - Андровского, Кузьмина, сержанта Володи Самойловича и многих других дорогих нам людей, с которыми породнила нас война и которых забрала война. Сняв шапки, поклонились могилам. Молчал Гасишвили, тяжело дышал Дмитриев, мрачно оглядывал маленькое кладбище Свербихин.
У могилки нашего любимца Володи Самойловича стоял, как часовой, молодой тополек. На небольшой латунной пластинке с именем и фамилией сержанта были выгравированы цифры "1927-1944".
Шестнадцатилетним пареньком пришел он к нам в бригаду осенью 1943 года на Днепре. В боях Володя завоевал право на уважение. Бойцы постарше полюбили его, как родного сына. Молодые танкисты видели в нем веселого, храброго друга. Это был скромный, мечтательный и в то же время очень храбрый юноша. Порой мне казалось, что он даже не понимает, что такое смерть, хотя я знал: в 14 лет мальчик уже испытал ужасы ленинградской блокады, пережил потерю всех близких, видел беспримерный героизм защитников родного города. В те дни Володю встречали и на позициях артиллеристов, и в траншеях стрелков. Потом его - ослабевшего, истощенного - вывезли на Большую землю и там поставили на ноги, а через год мальчик прибился к нашей танковой части и вскоре стал заправским танкистом. Он был для нас олицетворением юности, светлого будущего, и мы оберегали паренька, хотя знали, что на войне смерть ежеминутно подстерегает каждого. Володя стал башнером на командирском танке. Мне казалось, что это самое безопасное место: танк находился на командном пункте командира бригады в одном-двух километрах от противника и был лучше защищен. И все же...
Несчастье с Володей произошло 21 августа 1944 года. День был жарким и спокойным. Казалось, гитлеровцы решили дать нам "выходной". К полудню, разморенные зноем, бойцы прикорнули в траншеях. Но во второй половине дня сотни самолетов несколькими волнами обрушились на нашу оборону и начали кромсать ее. Все содрогалось от взрывов сверхтяжелых бомб и мощного артиллерийского обстрела. Истошно визжали над нами мины немецких шестиствольных минометов. "Мессершмитты" на бреющем полете обстреливали из пулеметов все живое. А по земле в нашу сторону ползли вражеские танки. За ними следовала пехота на бронетранспортерах.
