Теодор Гладков - Менжинский
В Москве господин Дейбль ведет себя словно в своей африканской колонии (кстати, немцы африканские колонии уже потеряли, они захвачены либо англичанами, либо французами). Он требует за уголь цену, едва ли не в десять раз превышающую мировую. В компенсацию хочет непременно получить резину или каучук.
Москва запрашивает советских «купцов» в Берлине.
Телеграфирует Менжинский:
«О ценах будем торговаться здесь».
Телеграфирует Красин:
«Безмерные требования [Дейбля и германского консула] отклоняйте спокойно, но решительно. Внушайте им убеждение, что мы надуть себя не позволим. Мы никогда не обещали резины как компенсацию за уголь, полагаем сохранить резину для более важных товаров, например, некоторых специальных машин или патентованных методов».
В Москве переговоры с немцами по торговым вопросам направляет лично Ленин.
И советские дипломаты умеряют пыл господина Дейбля. На переговорах он убеждается, что большевики не только искусные политики, но и толковые деловые люди.
В Петрограде еще дает себя знать «левоглупизм». Вопрос о закупке угля обсуждается в Петроградском Совете.
— Никаких дел с диктаторами Бреста! Никакой торговли с империалистами! — кричат те, кто недавно так же кричал: — Никакого мира с Германией! Восстание против германского империализма! Германские войска не смогут воевать!
Слово берет представитель Петроградского совнархоза:
— Положение критическое. Угля нет, подвоза ждать неоткуда. С этими реальными фактами надо считаться. А Германия согласна продать уголь в обмен на сырье. Если мы были согласны в феврале взять картошку у разбойников-империалистов Англии, чтобы воевать с разбойниками-империалистами Германии, то ничего зазорного нет в том, если мы сегодня купим уголь у немцев. К тому же сделка выгодная.
Шесть часов длятся горячие споры в Петроградском Совете. Наконец большинством голосов принимается резолюция:
«Петроградский Совет признает необходимым начать правильный товарообмен со всеми теми странами, от которых рабочее правительство может добиться приемлемых условий обмена».
Последние рогатки сняты. Менжинский телеграфирует в Москву: «Наркомпромторг, копия т. Ленину… Первый пароход углем две тысячи двести тонн, именуемый «Анна Гуго Стиннес», выйдет Петроград 4 августа». Далее Менжинский просит, чтобы от Бьерке были предоставлены русские лоцманы, которые провели бы пароход в Петроград, минуя минные поля.
Владимир Ильич Ленин, читая докладную записку наркома Чичерина об этом, подчеркивает слова о том, что это первый уголь, что это начало…
Одновременно с переговорами о торговле шли переговоры по дополнительным статьям Брестского мирного договора. В ходе этих переговоров удалось добиться согласия немцев на невмешательство во внутренние дела России, отбить их атаки на советскую монополию внешней торговли, подавить стремление к экономическому подчинению России.
О том, что такие атаки были, свидетельствует «Записка германскому правительству о мероприятиях по упорядочению хозяйственной деятельности немцев в России», составленная представителем Германского военного министерства майором Хейнингом. «Для начала действительно широких торговых отношений между Германией и Россией, — писал Хейнинг, — нужно прежде всего навязать предварительные условия в форме принципиальной уступки здешнего [советского] правительства в вопросе о ввозе и вывозе», то есть в монополии внешней торговли.
Благодаря твердости и последовательности Красина и Менжинского в переговорах немцам не удалось навязать таких уступок нашей делегации.
Когда предварительная договоренность по дополнительным статьям Брестского договора была достигнута, Менжинский выехал в Москву, чтобы информировать Советское правительство.
После возвращения Менжинского в Берлин там 27 августа 1918 года был подписан Русско-германский добавочный договор к Брест-Литовскому, а днем раньше встал под разгрузку в Петроградском порту первый германский пароход с углем.
По добавочному договору Германия обязалась прекратить захват русских территорий, установить на всех фронтах точные демаркационные линии, не вмешиваться в отношения между Советским государством и отдельными областями России, не вызывать и не поддерживать образование самостоятельных государственных органов в этих областях.
Германия признавала национализацию германской собственности, проведенную декретами Советской власти. Россия должна была выплатить Германии контрибуцию: 1,5 миллиарда рублей золотом и банкнотами и на 1 миллиард рублей товарами.
Условия Брестского мирного договора и дополнительных соглашений к нему были тяжелыми, но заключение их дало возможность упрочить Советскую власть, выиграть время для приведения в порядок хозяйства страны, создания Красной Армии, способной защитить завоевания Октябрьской социалистической революции.
Вкладывая свои усилия в заключение этого мира, Менжинский был уверен, что время работает на Советскую Россию, против кайзеровской Германии, что очень скоро можно будет избавиться от этого позорного мира.
По окончании переговоров один немецкий делегат, профессор, на прощание язвительно сказал нашим дипломатам:
— А все-таки я уверен, господа, что русский народ когда-нибудь да оторвет вам головы.
Менжинский убежденно возразил ему:
— До сих пор не оторвал и не оторвет! Вы лучше подумайте — о судьбе своего правительства!
А полтора месяца спустя, 11 октября 1918 года, Менжинский писал сестре Людмиле в Россию: «…до сих пор писать было совершенно не о чем, только теперь потянуло на революцию — и то лишь наши соображения, прогнозы, на основании того, что происходило в России».
И в данном случае Менжинский оказался прав: не прошло и месяца, как в Германии произошла революция.
Деятельность генерального консула в Берлине была многогранной. Наряду с участием в торговых переговорах Менжинский защищает интересы Советского государства и российских граждан, оказавшихся в Германии. Проводить консульскую работу приходилось в крайне неблагоприятных условиях, в обстановке постоянной враждебности. В «Отчете консульских действий за время с 1 мая по 1 августа 1918 года» Менжинский писал:
«Являясь учреждением, деятельность которого обусловлена нормами, установленными путем дипломатических переговоров, и не принимая непосредственного активного участия в принципиальном решении возникавших вопросов, Генеральное Консульство за первый триместр своей деятельности носит во многих своих действиях отпечаток той неопределенности, какой отличается настоящий политический момент и взаимные отношения между германским правительством и советскими властями.
