Стинг - Разбитая музыка
Когда я вхожу по трапу на борт корабля с гитарным футляром в руке, настроение у меня приподнятое. Если бы только папа увидел меня сейчас! Он наконец-то смог бы гордиться мной.
Корабль похож на огромный плавучий город, разделенный на классы. Верхние палубы предназначаются только для пассажиров первого класса и старших офицеров; нижние палубы — для пассажиров второго класса, палубных матросов, обслуживающего персонала, поваров и уборщиков, а под всем этим скрываются обитатели огромного машинного отделения. Мне отводят маленькую каюту в недрах корабля с одной койкой, без иллюминатора, с голыми металлическими стенами. Маленький человек с острова Гоа, что в Южной Индии, делает уборку в моей каюте и стирает мои вещи. Его зовут Майкл. Он рассказывает мне, что компания Р О сотрудничает с жителями острова Гоа и что он копит деньги на покупку гостиницы на своем родном острове. При этом ни ему, ни его соотечественникам не позволено подниматься на верхние палубы во время путешествия. Что касается музыкантов, то они имеют право совершенно свободно ходить по всему кораблю. Иногда мы начинаем с того, что играем за ужином у капитана, когда тот принимает гостей, а заканчиваем вечер на одной из нижних палуб, развлекая пассажиров второго класса.
Ронни берет на себя обязанности солиста, чему я очень рад, потому что репертуар мне почти не знаком. Я с большим удовольствием играю на своей бас-гитаре, хотя однажды, когда мне случилось допустить ошибку в одной из песен, Ронни набросился на меня и заявил, что я недостаточно серьезно отношусь к работе. Я прислушиваюсь к его замечанию, но он и вправду начинает вести себя, как капитан Блай.
Мы играем примерно по три раза в день в разных местах корабля, перенося свое оборудование из ресторанов в холлы, из холлов — на танцплощадки, а оттуда — в ночные клубы. Между выступлениями я провожу время за чтением, разыскав какое-нибудь укромное место на палубе. Я решил одолеть «Моби Дика» Мелвилла. С одной стороны, это достаточно «морская» книга, с другой — достаточно непростая, чтобы растянуть ее на все путешествие. Я прочитываю один абзац, а потом принимаюсь мечтательно смотреть за борт, наблюдая, как свинцовые волны Ла-Манша постепенно переходят в голубизну Бискайского залива.
Именно здесь, в Бискайском заливе, нас застигает первый шторм. Весь день море выглядит неспокойным, но к вечеру начинается настоящее волнение. Корабль переваливается с одного бока на другой, и время от времени его резко бросает вперед. Мне повезло, что я никогда не был подвержен приступам морской болезни, но мы имеем несчастье играть в этот момент в зале для танцев на корме корабля, прямо над корабельными винтами, где качка сильнее всего. Ударная установка Ронни стоит на маленьком коврике, и пока мы играем, она ездит вперед-назад по гладкому деревянному полу по мере того, как весь корпус корабля переваливается с бока на бок. Мне самому удается раскачиваться вместе с бас-гитарой в такт корабельной качке, а Джерри привязал свой синтезатор, чтобы тот оставался на месте, но бедный Ронни практически не справляется со своей ударной установкой, которая двигается по всей сцене. Стоит ему потянуться за микрофоном, чтобы начать петь, микрофон или удаляется от него, или, напротив, с бешеной скоростью несется ему навстречу, угрожая угодить прямо в лицо, которое, по понятным причинам, то заливается краской стыда, то зеленеет от морской болезни. Тем фактом, что Ронни вообще может играть в подобных обстоятельствах, он обязан только своим способностям ударника и бывалого моряка. Я не знаю, как долго еще мы сможем это выдержать. Временами я уверен, что слышу, как винты под нашими ногами страшно ревут, поднимаясь над поверхностью воды. Несколько особенно храбрых пар, пытавшихся танцевать фокстрот, отказываются от своей затеи, и танцплощадка пустеет.
Старший стюард наблюдает за нашими мучениями из угла комнаты с выражением угрюмой издевки на лице. Потом он встает и направляется к нам через танцплощадку, не обращая никакого внимания на чудовищную качку. Это выглядит чем-то сверхъестественным. Он шагает так, словно находится на суше, и стоит перед нами так невозмутимо, как будто остановился посреди Оксфорд-стрит. Это обстоятельство в сочетании с мрачным выражением его лица вызывает у меня легкую тошноту.
— Ладно, можете не играть, все равно никто не слушает. Он уже собирается уходить, когда его взгляд падает на мои ноги.
— Что это у тебя на ногах? Я тупо смотрю вниз:
— Теннисные туфли, сэр.
На его лице появляется зловещая усмешка, которая была бы вполне уместна на лице капитана Ахава при виде преследуемого им белого кита, но кажется странно неподходящей лицу старшего стюарда при виде пары теннисных туфель.
— И почему же мы их надели? — спрашивает он, одновременно убеждаясь, что все остальные обуты, как и положено, в черные туфли.
— Они удобнее, сэр.
— Мне нет никакого дела до того, удобные они или нет. Если я еще раз увижу их на тебе во время работы, я высажу тебя в Гибралтаре.
— Да, сэр.
Он уходит, пересекая танцплощадку таким же сверхъестественным образом, как и прежде. Теперь на меня обращается сердитый взгляд Ронни.
— Я же говорил тебе, что ты недостаточно серьезно относишься к работе. Теперь у него на насзуб.
Весь остаток вечера корабль продолжает кидать из стороны в сторону, и я провожу беспокойную ночь в своей каюте. Мне снятся китобойное судно «Пекод» и белые теннисные туфли. К утру шторм почти прекращается и я отправляюсь прогуляться по верхней палубе. Мне нравится в море. Мне нравится постоянное движение вперед, нравится думать, что путешествие не кончится никогда. Воздух становится все теплее по мере того, как мы продвигаемся на юг, и я думаю о Фрэнсис, которая осталась там, в Англии. Когда она вышла замуж за такого, как я, ей пришлось от многого отказаться. Я думаю о ребенке, который растет у нее внутри, и о том, каким он будет. Я думаю о том, каким я буду отцом. Я не хочу, чтобы между мной и моим сыном установились такие же отношения, какие были у меня с моим собственным отцом. Мой отец угодил в ловушку — вот в чем все дело. Если я никогда не позволю себе попасть в такой же капкан, моя жизнь будет другой. Но потом я начинаю думать, что все эти рассуждения
— безумие. Я просто должен продолжать движение и все — как этот корабль. От размышлений меня отрывает Джерри, который направляется прямо ко мне. Он выглядит обеспокоенным.
— Ронни по-настоящему зол на тебя, — говорит он, нервно затягиваясь.
— Я знаю, — говорю я в ответ.
— Старший стюард вызвал его к себе в кабинет и сообщил, что сегодня мы не будем играть на верхней палубе. Он хочет, чтобы мы сыграли в кают-компании.
