Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора
Во время утренника в кафе «Фетер» познакомился с неким Мишей, химиком и доктором наук из Ленинграда. Он живет в Марбурге и работает в университете. Сам он органик, но сейчас занимается созданием анализаторов и методики определения плутония в речной воде. Милый, пятидесяти с лишним лет библеец. Поговорили об отсутствии у местной публики внутренней работы. Сам он уехал, потому что, вроде, получал по почте антисемитские письма, потому что в России, дескать, надвигается фашизм и продают открыто «Майн кампф». Не верю ни единому слову. Не было корней, не было любви к этой стране, не было желания терпеть вместе с нею. А докторское звание дала она.
После выступления уехали к Гюнтеру в Беденкопф на весь день. Я еще помню большое имение, в котором Гюнтер и его жена жили на окраине. Но именьице пришлось оставить. У него теперь прекрасный дом с ручьем, протекающим по участку, чудесная размеренная жизнь, много книг, среди которых и старинные. Дивно покормили, как и в прошлые годы, разварными свиными ножками с кислой капустой. Я думал о холестерине и прочем, что попадает в организм с этим огромным количеством мяса. Но ведь вкусно.
Вечером читал Мартова.
Заграница хороша тем, что много и всласть думаешь о своей родине.
2 ноября, понедельник.
Меня давно уже смущает, с одной стороны, огромная информация, которую я каждый день получаю, с другой — ничтожное количество духовной и даже просто «письменной» работы, которую я делаю. А ведь и себе, и всем говорю, что только ради этого и живу. Точнее было бы сказать, проживаю. И здесь вся надежда на дневник, но вся густота жизни не фиксируется и в нем. Это все какие-то заготовки для новых работ, которые так и не будут никогда сделаны. И сам я тоже к собственным дневникам ни в рабочем порядке, ни для того, чтобы что-либо освежить в памяти, не вернусь. Значит, новое представление для публики?
Сегодняшний день состоял из трех моментов питания: прекрасного шведского стола в гостинице — стакан апельсинового сока, один йогурт, один крем со сметаной в пластмассовой баночке, одно яйцо всмятку, одно масло в фабричной упаковке, один мед, тоже в упаковке, две тарелки корнфлекса и мюсли с молоком, две чашки чая и, пожалуй, если память моя не подводит, бутерброд — завтрак; чашка супа с соевым творогом, ростками бамбука и шампиньонами, кари с луком, ростками бамбука и какими-то другими неопознанными овощами, рис с соевым соусом, чайник зеленого китайского чая — обед в китайском ресторане; на званом ужине в замке подавали тосты с ветчиной, ананасами и сыром, домашнюю ветчину, картофельный и какой-то очень изысканный салат с кукурузой, много разных сыров, ветчина и копчености, как говорят, в ассортименте, красное и белое вино, виноград и апельсиновый сок с минеральной водой.
Деловая часть программы состояла из трех официальных бесед: с вице-президентом университета профессором Шиллером, на этой беседе вице-президенту ассистировал профессор Брант, работающий по экологическим отходам атомной промышленности с Дубной; потом состоялась беседа с бургомистром, здесь обменялись речами и выпили по бокалу сухого белого вина (желающие могли пить и сок), наконец, в третий раз мы беседовали с обер-бургомистром господином Меллером. Везде обменялись речами, везде был понят, везде люди все быстро схватывают. Речь шла о проведении международной в Марбурге конференции, посвященной ученику и учителю — Кристиану Вольфу и Михайлу Ломоносову! Дублировать встречу с бургомистром и обер-бургомистром пришлось потому, что один из них социал-демократ, а другой христианский демократ и оба претендуют на звание обер-бургомистра на выборах, которые состоятся в феврале. В своих речах все немецкие начальники чаще всего произносили слово «финансирование». Очень понравился прекрасный портрет Фридриха II Гессенского, висевший за спиной обер-бургомистра. И первый, и второй мужики красивые, видные, но у Фридриха шелковый кафтан, голубая лента через плечо, бриллиантовая звезда на боку. У обер-бургомистра звезды нет, но костюм добротный, лицо сытое, живое. Отсутствием суетливой хитрости немецкие начальники приятно контрастируют с нашими. Мне понравилось, что во время этих бесед я окончательно сформулировал облик конференции и даже ее хозяйственную часть. Между прочим, эту конференцию можно проводить через два или три года и делать ее попеременно в Москве и в Марбурге.
Вечером наш предводитель Леге объявил, что ужинать мы едем в замок. Я тут же себе нафантазировал, что это будет какой-нибудь ресторан, стилизованный под замок, с традиционной безвкусицей вроде официантов в герцогских кафтанах, как у нас в московской «Праге». Но все оказалось по-другому. Предупреждаю и себя, и возможного читателя: описать так, как все было на самом деле и описать точно мои превосходные впечатления невозможно. Для того чтобы описать все, нужен роман. В романе действовал бы мальчик, начавший собирать библиотеку в десять лет, немецкий фронт под Сталинградом, контуженный молодой человек, случайно оставшийся живым, разоренная Германия, университет, преподавание теологии в Америке, увлечение немецкой готикой и мистикой средневековья, случайная покупка большого дома в окрестностях Марбурга, в котором привиделось что-то из той, далекой и навеки ушедшей жизни, а потом началось — каждый заработанный на преподавании в Америке, как на поденной работе доллар, каждый пфенниг — в этот самый дом-замок, в новое отопление, в новую электрическую проводку, в ремонт фундаментов, в перестилку крыш и полов, в обновление стен, в покупку мебели, которую тем временем иногда и даром выбрасывали по деревням, потому что не модная. Боже мой, как красиво и комфортно все получилось! А еще я даже не намекнул на позднюю женитьбу, на рождение пятерых детей, не рассказал, как все они росли, как выросли и разлетелись по университетам и в самостоятельную жизнь, оставив отца среди раритетов. Да, папа, которому под семьдесят, и мама, которая его немного моложе, остались со своими книгами, со своими резными шкафами, с портретами графов и графинь, со своими гравюрами по стенам, остались одни в огромном доме. Я спросил: а кто же вытирает с книг пыль? Почти семидесятилетний хозяин ответил мне «Это очень трудно, я беру каждую книгу в руки, и книги передают мне какую-то свою силу». У хозяина целый, например, шкаф Юнгера. Две книги с автографами: одна, когда юный хозяин приехал к философу через всю Германию на велосипеде, а вторая, когда через тридцать лет снова переступил порог того же дома.
Во время разговоров хозяин сказал, что когда он преподавал в Америке, там на кафедре было трое евреев, они охотно его приняли, кстати, в комнатах не видно ни одного предмета культа.
