Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
Кости брошены. Совещание оказалось в сложном положении. С середины июня конфликт превратился в открытый и постоянный. Без жарких схваток по этой проблеме не обходилось ни одно серьезное обсуждение, связанное с окончанием Совещания. Причем каждая из сторон стремилась добиться от Совещания решения в ее пользу, но ни одна из попыток сформулировать какое-либо решение не проходила.
Наша делегация исходила из принципиальной позиции Советского Союза в пользу территориальной целостности и независимости Кипра, поддержки его законного правительства. Вопрос о представительстве Кипра мы считали искусственным, полагая, что его должно было решать само правительство Кипра. Позицию свою мы не скрывали, но стоило нам сказать хоть слово в этих дискуссиях, как число участвовавших в них незамедлительно расширялось за счет представителей какой-нибудь из натовских стран, что было делом привычным по тем временам. Развязки это не несло.
Совещание между тем привлекало все большее внимание не только руководства стран, в нем участвовавших, но и все большего числа других стран, международного общественного мнения. В фойе постоянно дежурило множество журналистов в ожидании новостей о его окончании. 18 июля струна, казалось, натянулась до предела, но прошел и день, и ночь этой даты, а конца второго этапа не наступило. Даже терпению репортеров приходил конец.
20 июля А. Ковалев получил предписание срочно прибыть в Москву. Вылет был намечен на утро 21 июля.
Весь день 20 июля, как обычно, шла напряженная работа координационного комитета. Вся наша делегация была в зале заседаний. Председательствовал глава делегации Турции. Это обстоятельство имело для нас существенное значение. Дело в том, что в соответствии с правилами процедуры Совещания председательство на нем осуществлялось поочередно всеми делегациями в течение одних суток в порядке французского алфавита, причем председательствование переходило к следующей делегации в полночь. Советский Союз следовал в порядке французского алфавита сразу за Турцией, что означало, что в полночь председательское кресло должно было перейти от Турции к нам. Дискуссия в зале шла жаркая, и чем ближе стрелки часов приближались к двенадцати ночи, тем очевиднее становилось, что заседание будет продолжено и заполночь с коротким перерывом для смены председателя.
А. Ковалев оставался на заседании до полуночного перерыва. Однако затем, посоветовавшись с членами делегации, он решил передохнуть перед дорогой и отправился домой в полной убежденности, что надежды на завершение работы Совещания не было никакой. В связи с его отъездом руководство делегацией, а стало быть, и председательствование на Совещании было поручено мне.
Где-то в начале первого ночи я объявил начало нового заседания, которое по сути было продолжением предыдущего, а точнее, длинной череды непрерывных бдений. Мы условились в делегации, что в случае необходимости выступления от имени Советского Союза по существу обсуждаемых вопросов, это будет делать Л. Менделевич — член нашей делегации и, несомненно, один из опытнейших советских дипломатов. Это была общепринятая на Совещании практика для председательствовавшей делегации. Лев Исакович занял на председательском подиуме место рядом со мной и еще одним нашим дипломатом.
Повестка дня включала много разновеликих вопросов, все еще стоявших на пути завершения женевского этапа Совещания.
С самого начала я постарался задать максимально динамичный темп работы. Сама по себе эта задача деликатная. Дело в том, что председательствующий не располагает никакими властными полномочиями. Оставаясь во всех отношениях равным со всеми остальными руководителями делегаций, он лишь как бы отдает себя в их распоряжение для того, чтобы, действуя в рамках правил процедуры и сложившихся традиций, обеспечивать необходимый порядок ведения заседания. При этом неэтично ни проявление какого-то политического или иного пристрастия с его стороны, не навязывание совещанию или каким бы то ни было делегациям своего мнения. Однако и при этих условиях возможности влияния на ход заседания у председателя имеются, и немалые. Точным ведением дискуссии он может избавить его от процедурных осложнений, в его руках немало средств способствовать деловому тону работы, вовремя способствовать смягчению страстей, если они возникают. Наконец, в его руках право — и это даже больше, чем право: этого ждут от него — предлагать коллегам решения по обсуждаемым вопросам, выводить заседание из трудных ситуаций. Мерило его действий — реакция аудитории. Малейшие недочеты или оплошности в действиях председателя незамедлительно становятся предметом замечаний из зала. На любом форуме находятся дипломаты, которые на знании нюансов процедуры делают себе реноме, и председательствующий постоянно находится под надзором их бдительного ока.
Но в ту ночь с 20 на 21 июля я с удовлетворением отмечаю, что коллеги мои не только не протестуют, но и охотно втягиваются в энергичный ритм. Мы сбрасываем один вопрос, другой, третий — много, в том числе и выбор Белграда в качестве места первой после Совещания встречи представителей государств-участников. Наконец, мы оказываемся лицом к лицу с кипрским вопросом. Время — далеко за полночь. Усталость делегаций очевидна. Но дискуссия вокруг этой проблемы вспыхивает с той же силой, как десять, двадцать, множество раз до этого.
Представитель Турции… Представитель Кипра… Представитель Греции… Кто-то еще. Значит, говорить и нам. Выступает Л. И. Менделевич. Не может, не должно быть даже попыток приостановить эту столь обычную перепалку. Любая такая попытка председателя вызовет удар по нему со стороны той делегации, которая сочтет себя ущемленной. Я ограничиваюсь стандартными фразами: «слово предоставляется уважаемому представителю…», «благодарю уважаемого представителя…» и т. д. В то же время у меня нарастает напряжение: рано или поздно все желающие выговорятся. Воцарится молчание. У всех в который раз встанет вопрос: «А как же быть? Где развязка? Где выход из тупика, блокирующего окончание работы?»
Хорошо, если кто-нибудь вдруг предложит проект решения (наконец-то), с которым согласятся конфликтующие стороны. Но почему это должно случиться в эту ночь, если не случилось в течение многих предшествующих месяцев работы? Надежды никакой.
Скорее всего, в той тишине, которая последует за схваткой, взоры всех устремятся на председателя, ожидая, что, может быть, избавление придет от него. Но у меня нет никаких заготовок. И не потому, что еще какие-то три-четыре часа назад я и не помышлял, что окажусь на председательском кресле перед таким испытанием. Ничего не заготовлено, потому что ни наши делегации, никто другой не придумали ничего, дающего выход. Я жадно вслушиваюсь в перебранку делегатов в расчете уловить хоть какой-то новый поворот мысли, какой-то сигнал, ухватившись за который можно было бы составить какой-нибудь текст, способный получить консенсус. Но ничего подобного из зала не доносится. Известные, непримиримые позиции. Все тот же набор аргументов. Ситуация, которая рискует через какое-то количество минут превратиться в стандартный эпилог: «никакого решения не найдено, вопрос остается в повестке дня, следующее заседание состоится»… И тогда опять конца Совещания не видно. Печально. С этим не хочется мириться…
