Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
В разгар этих перипетий в Женеве должна была состояться встреча А. Громыко с госсекретарем США Г. Киссинджером.
А. Громыко прилетал накануне. В Женеву, где проходило сразу несколько конференций, собралось в это время немало мидовского начальства. Помню, долго обсуждался вопрос, кому быть в аэропорту, чтобы встретить министра. Так как большое число встречающих министром не поощрялось, для поездки в аэропорт тщательно отбиралось несколько человек. В результате у трапа оказалось два заместителя министра, посол из Берна, постоянный представитель из Женевы, еще два-три высокого ранга дипломата. Не было только… переводчика с французским языком. А как раз такой работник и понадобился министру, как только он сошел с трапа. На его вопрос, кто бы помог с переводом в его приветственном обращении к швейцарцам, во главе столь представительной шеренги возникло конфузное замешательство. Один из замов суетливо обратился ко мне, не мог бы я помочь выйти из положения. Я, конечно, ответил, что готов. Тот бросился к министру со словами: «А вот Дубинин…» Но услышал сердитое: «Послы не должны выступать переводчиками». Кончилось тем, что Швейцария — страна французского, немецкого и итальянского языков — услышала слова А. Громыко в переводе на английский, поскольку такого переводчика А. Громыко захватил из Москвы для переговоров с американцами. Но это лишь забавная деталь.
Доклад министру о положении дел на совещании был кратким, а главное, неутешительным. Все на мертвой точке. Что же до предложений насчет того, как можно было бы выйти из положения или хотя бы как ставить вопрос о Совещании на следующий день в переговорах с Г. Киссинджером, — то их вообще не последовало, поскольку самые изощренные интеллекты уже иссякли. Вместе с тем вопрос о завершении совещания, и завершении скорейшем, был в тот момент основным для Москвы, и его имелось в виду обсуждать на встрече с госсекретарем США. Я на разговоре с А. Громыко на эту тему не присутствовал. Его вел А. Ковалев, но могу представить, что это был разговор не из приятных.
Поздно вечером А. Ковалев попросил меня зайти к нему и заговорил о мальтийской проблеме. Я был, разумеется, в курсе всех ее деталей, хотя непосредственно этот вопрос не вел. С мальтийским послом Гудвиллом я познакомился в кулуарах совещания скорее из любопытства, и, так как мне не приходилось ему ничего доказывать и вообще разговаривать по острому для него вопросу, отношения между нами установились неплохие.
А. Ковалев был немногословен.
— Завтра в 10 часов утра А. Громыко встречается с Г. Киссинджером. Вы знаете Гудвилла. Поезжайте в здание, где проходит Совещание. Пораньше. Может быть, вам удастся с ним повидаться. Поговорите. Если вдруг будет что-нибудь интересное, расскажем министру.
Вот и все, если не меньше того.
Гудвилл предпочитал разговор на английском языке. С английским я тогда был не в ладах. Поэтому я попросил отправиться со мной в здание Совещания В. Ф. Петровского, который был ответственным секретарем нашей делегации, с тем чтобы в случае необходимости он помог мне объясниться с мальтийским послом. Он охотно согласился.
Совещание начинало работу тоже в 10 часов утра, но дипломаты, особенно в те дни, начинали собираться там и раньше. Во всяком случае, мы с В. Петровским появились в здании сразу после девяти. Я расположился в одном из дальних уголков зала, попросив В. Петровского быть поближе ко входу и в случае, если Гудвилл действительно появится, пригласить его для краткого разговора со мной.
Все это выглядело необычно. Свидания не назначалось. Специально. Чтобы не придавать возможной встрече официального характера. Никакой уверенности, что Гудвилл собирается быть на Совещании, а тем более с утра, у меня не было. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Я вдруг с радостью увидел, как с дальнего конца зала ко мне направляется не кто иной, как мальтийский посол в сопровождении В. Петровского. Мы усаживаемся, обмениваемся любезностями. Я решаю идти к цели самым прямым путем.
— Через каких-то пятнадцать-двадцать минут, — говорю я, — начнется встреча А. Громыко и Г. Киссинджера. Совсем рядом. В отеле «Интерконтиненталь». Это уникальный случай. Может быть, последняя возможность для того, чтобы решить интересующую Мальту проблему. Мы готовы помочь этому. Если вы, посол, сообщите мне сейчас вашу запасную позицию по спорному вопросу, я обещаю, что через несколько минут она станет предметом обсуждения А. Громыко и Г. Киссинджера со всеми вытекающими из этого последствиями.
Знал ли я, что у Гудвилла имеется запасная позиция? Нет, конечно! Но должна же она была быть! Или, во всяком случае, только при наличии запасной позиции, и запасной позиции разумной, был возможен компромисс, без которого в проигрыше остались бы все, в том числе и Мальта.
Напряженно жду реакции Гудвилла. Вдруг вижу: вместо ответа он достает бумажник. Раскрывает. Вынимает тонкую полоску бумаги, напоминающую телеграфную ленту. На ней — несколько от руки выписанных слов.
— Записывайте, — говорит.
И диктует короткую формулировку.
Мы записываем: «…с целью способствовать миру, сокращению вооруженных сил в этом районе…» Сразу видно — это решение проблемы. Здесь нет ни Ирана, ни стран Персидского залива. Но главное, в этих словах нет требования к США выводить их вооруженные силы, их Шестой флот из Средиземного моря!
Но не мое дело втягиваться в разговор, к тому же дорога каждая минута. Я благодарю. Говорю, что надо спешить к месту встречи министра с госсекретарем. Прощаюсь.
Действительно, надо. Стрелка часов подходит к десяти. В машине так же от руки переводим формулировку на русский язык. Вот и отель «Интерконтиненталь». Пропусков у нас нет, но удается пробраться через все заслоны. Мы оказываемся в зале встречи, когда ее участники рассаживаются за столом переговоров. Говорю пару слов А. Ковалеву. Передаем формулировку А. Громыко. Без больших пояснений. Министр бросает взгляд на протянутый ему лист бумаги и воспринимает все с таким невозмутимым видом, что невольно мелькает вопрос, не требуется ли сказать что-то поясняющее.
Расселись. Я тоже устроился в конце стола. Пара шуток перед стартом. Затем А. Громыко размеренно произносит: «Предлагаю начать с вопроса об Общеевропейском совещании, вернее, с мальтийского вопроса».
Эти слова не вызывают у Г. Киссинджера никакого энтузиазма. С кислой миной он отвечает: «Я не возражаю, конечно, но говорить-то не о чем. На совещании полный тупик. Что же мы будем обсуждать?»
— Есть новое мальтийское предложение, — бесстрастно произносит министр.
Г. Киссинджер озадачен. Посерьезнел. Вместо ответа он наклоняется к соседу справа, затем к соседу слева. С дальнего конца к нему спешит глава американской делегации на переговорах посол Шерер, еще кто-то из сопровождающих. Шепчутся. Теперь Г. Киссинджер не просто озадачен, но явно смущен.
