Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года
15 августа
Следовало бы закончить письмо, но "сердце не каменное", и благо фельдъегерь оставлен еще на сутки - не утерпел. Вчера завтракали мы после обедни у главнокомандующего, и туда принесли две телеграммы утешительные. Одну из Николаева о подвиге парохода "Константин", вошедшего в Сухумскую гавань, защищенную турецкими броненосцами и сильными укреплениями с гарнизоном. Пароход наш стрелял по городу и спустил свои 4 миноносных катера. Тремя минами нашими взорвали или, лучше сказать, потопили большой турецкий броненосец, причем турецкие катера дрались с нашими (желая их не допустить до броненосца) на веслах. "Константин", совершив свое дело и видя, что турецкая эскадра собирается пуститься за ними в погоню, собрал свои катера и ушел без потери в Ялту, откуда и донес по телеграфу. Турки от него отстали. Другая телеграмма с Кавказа. Лорис-Меликов отбил нападение Мухтара, нанеся ему большие потери. У нас ранены храбрый Чавчавадзе и Комаров.
В Шибке продолжалась вчера стрельба. C'est du marasme militaire . Теперь необходимо принять решительные меры и перейти в наступление против Сулеймана, чтобы воспользоваться расстройством его батальонов и прогнать его одним ударом с обходным движением кавалерии к Адрианополю. Il faut absolument trapper un grand coup et l'apathie de 1'Etat-major me met au d Oh, que j'aurais voulu avoir dans ce moment 20 escadrons ma disposition. Je jure que - avec 1'aide de Dieu - j'aurais balay Suleiman et son arm - 1'unique arm qui se trouve sur la route de Constantinople!**. Иначе я опасаюсь конечного результата. Мы даем туркам время всем запастись, все сделать, все подвезти. Полк за полком вводим в дело, в перестрелку, в продолжение которой теряем массу офицеров и... лучших. Части расстраиваются, дух погибает, а турки собирают свежие силы. Каково мне тут сидеть и все видеть, все предвидеть и чувствовать свое бессилие на пользу любимого отечества. Со мною говорил сегодня долго начальник III Отделения Мезенцов, и душа изныла, слушая его отчаянные речи о будущем России, о неминуемом ее распадении!!! Ноже милостивый, да где же у нас люди, верующие в твою помощь, в силу Креста и в будущее славного православного народа!?
Я ездил сегодня на рыжем, поправившемся в Горном Студене. Христо попортил рот и Ададу, и Али. Они оба махают головой, тянут и несут. Государь пустил галопом в гору, и Али рвался всех перескакать, покрывшись мгновенно мылом! Надо будет мне самому проезжать своих коней, чтобы их снова угомонить.
Сейчас видел я уполномоченных Красного Креста и спрашивал их о княгине Шаховской. Все восхваляют ее деятельность. Она в Зимнице. После Плевно ей пришлось в один день за 2 тыс. раненых ухаживать. Доктора выбились из сил с 6 час. утра до 10 час. вечера и пошли спать, а она продолжала с сестрами перевязывать и кормить голодных раненых до 3 час. ночи.
Да будет тебе известно, что один курьер в неделю (с посылками, выезжающий в пятницу) будет направляться по-прежнему чрез Казатин. Таким образом раз в неделю ты всегда будешь иметь возможность писать ко мне, тогда как я лишен прямого сообщения.
Сегодня, в день Успения, не полагается обедня в высочайшем присутствии! Но я пойду в полевую церковь. J'ai le coeur navr apr tout ce que j'ai vu et entendu 1'Etat-major de 1'arm
Вообрази, что у нас до сих пор положительных и обстоятельных сведений о продолжающемся в Шибке бое нет. Радецкий телеграфирует кратко и желчно. Читаются телеграммы какого-то телеграфиста (с немецкой фамилией), сидящего в Габрове и передающего главнокомандующему все слухи от лиц, выходящих из боя. Третьего дня торжественно читали пред обедом у государя присланную от главнокомандующего телеграмму, в которой говорилось, что денщик такого-то рассказывает то-то, а денщик такого-то офицера - то-то. Более обстоятельные сведения доставили лишь очевидцы-адъютанты, корреспонденты и пруссак-майор Лигниц, бывший полторы сутки в деле с стрелковою бригадою и вчера прибывший в Главную квартиру. Я заметил Непокойчицкому, что когда происходит такой продолжительный и решительный бой, когда у нас выбыло из строя уже 2 тыс. храбрецов, безучастное отношение Главной квартиры [армии] и императорской странно, чтобы не сказать чего другого, того, что у меня на языке. В штабе главнокомандующего более 100 офицеров, в императорской квартире много флигель-адъютантов и генералов. Все мы готовы устроить очереди, чтобы ежедневно один из нас - или адъютанты или ординарцы - приезжали из Шибки с положительными и достоверными известиями. Затем спросил меня жертвенно Непокойчицкий: "Все узнаешь своевременно. Там корпусный командир. Он сумеет распорядиться". Оказалось из дальнейшего разговора, что, простояв месяц на Шибке, штаб не потрудился сделать план местности, тогда как у Лигница был отличный кроки. Непокойчицкий утешает, что предполагалось впоследствии начать съемку с Балкан. По отзыву Лигница и американца, положение наших войск неутешительно. Турки сидят в лесу, даже на деревьях, и осыпают пулями наши позиции и, в особенности, дорогу, ведущую на укрепления (300 сажен). Мы терпели огромные потери, а туркам (после отбитых штурмов) не наносили почти вреда. Нет причины, чтобы такое положение невыгодное не продолжалось недели! Чего легче, как прикрыть дорогу от турецких пуль. Пусть подходящие войска заберут с собою из Габрова (по пути) по одной фашине на каждого солдата. Придя на позицию, из этих фашин сейчас можно устроить прикрытый путь и дать возможность нашим стрелкам безопасно отвечать туркам и их отогнать. "Ларчик просто отпирался". Сделав это замечание, я, наконец, спросил у Непокойчицкого в присутствии главнокомандующего: "Неужели у вас нет сапер в Шибке (в армии три батальона), которые устроили бы закрытия и помогли нашим войскам делать то, что турки делают на каждом занятом ими пригорке - ложемент батареи?" Я узнал, что вечером Николай Николаевич приказал 4-й батальон сапер направить в Шибку. Давно бы. А мы 6-й день там деремся и губим войско!
Замечательно, что когда я передал Милютину странный разговор мой с Непокойчицким и выразил негодование ввиду апатии людей ответственных, Дмитрий Алексеевич (рекомендовавший Непокойчицкого в начальники штаба и даже в главнокомандующие) не вытерпел, и у него соскочило: "Неужели вы еще не потеряли надежду разбудить этого человека? Если бы я его прежде не знал за честного, хорошего человека, то, право бы, повесил собственными руками, как предателя". Факт знаменательный - прежние приятели не говорят между собою, и Главный штаб армии смотрит на императорскую Главную квартиру, а в особенности на военного министра, как на своего злейшего врага. Прискорбно, а недавно было сказано при многих свидетелях, что штабу армии приходится бороться с главными неприятелями - турками и императорской Главной квартирой!!! Если можно упрекнуть последнюю в чем, это в бездеятельности и неуместной деликатности! Безобразия управления терпимы быть не должны, в особенности тогда, когда на карту поставлены армия, честь России и все наше будущее!
