Вячеслав Лебедев - Фрунзе
— Как его только не пытали, — рассказывали бежавшие из Бухары: — и пятки прижигали, и свинец расплавленный лили на тело, и кожу лоскутками сдирали… Молчит Абдукарим, не выдает коммунистов.
Проезжая мимо эмирской столицы, Фрунзе решил лично поговорить с эмиром о Тугаеве и других томящихся в тюрьме революционерах. Со станции Каган он известил эмира о желании с ним увидеться. Но вместо эмира на станцию прибыла пышная, раззолоченная кучка эмирских министров — назиров — во главе с куш-беги (премьером) Усманом. Звезды царские, афганские и персидские не умещались на их широких халатах.
— Приветствуем достоуважаемого кзыл-генерала… Селям алейкум… — кланялись по всем правилам восточного этикета, прижимая руки к сердцу, министры бухарского владыки.
Началось обсуждение давно назревших вопросов. Станция Каган с ее жителями — русскими железнодорожниками— имела небольшой советский гарнизон. Он был для железнодорожников единственной защитой, но хоть и был невелик, все же эмир даже и этот гарнизон считал нетерпимым в такой непосредственной близости к своему двору и крепости. Станции Каган была в глазах эмира и его правительства опаснейшим очагом революционного влияния, особенно при наличии советского гарнизона, под защиту которого стекались недовольные эмиром люди и из столицы и из многочисленных кишлаков Старо-Бухарского оазиса.
Назиры передали Фрунзе просьбу эмира удалить со станции Каган советский гарнизон.
— Русским в Кагане не угрожает никакая опасность, а для его высочества эмира ваше недоверие очень обидно, — уверял Усман-бек.
Фрунзе напротив намеревался увеличить каганский гарнизон. Но пока что обострить отношения с эмиром нельзя. Вновь необходимо применение дипломатических способностей, уже проявленных Фрунзе неоднократно. На требование нужно было ответить требованием.
— До меня дошли вести, — заявил Фрунзе на просьбу эмирских назиров, — что в старобухарской тюрьме содержатся революционеры и среди них Абдукарим Тугаев. Они подвергаются пыткам за сочувствие Советскому государству. Если за одно только сочувствие нам люди подвергаются такому режиму, как же мы можем оставить без охраны сотни советских людей на станции Каган?.. Я прошу вас передать эмиру, что разговор об уводе гарнизона можно будет возобновить только после того, как будут освобождены Абдукарим Тугаев и другие революционеры.
После долгого уклончивого разговора назиры откланялись, обещав Фрунзе передать эмиру его пожелание о личной встрече.
Но эмир так и не приехал лично.
По базарам и махалля за толстыми стенами Бухары тотчас разнеслась весть о разговоре Фрунзе с назирами. Беднота ликовала:
— Фрунзе нас не даст в обиду…
Под руководством Фрунзе и Куйбышева советская власть и советское влияние в Туркестане все более крепли.
Фрунзе организовал в Ташкенте Туркестанский государственный университет и при нем военный факультет. Этот факультет охватывал основные отрасли военных знаний и имел большое практическое значение для войск Туркестанского фронта, как школа высококвалифицированных командиров, военных инженеров, артиллеристов и интендантов, проходивших теоретический и практический курс в особых условиях Средней Азии.
Была восстановлена группа хлопкоочистительных заводов. Полным ходом заработал Ташкентский паровозоремонтный завод. Немногочисленный, но стойкий пролетариат Туркестана, в большинстве своем в те годы русский, повысил производительность труда. Повеселели железнодорожники, жизнь которых на затерянных в степи и песках, не защищенных от басмаческих налетов станциях и разъездах была особенно тяжела и опасна. Лето 1920 года было для Туркестана порой коренного и глубокого перелома, и хоть продолжались еще басмаческие вылазки, но все уже чувствовали наличие в крае твердой советской власти.
Бухарский эмират тоже не мог не ощущать всех этих сдвигов и перемен.
Эмир, в частности, никак не мог примириться с переходом Мадамин-бека на сторону советской власти. Ставку свою эмир делал теперь на видного ферганского главаря Курширмата — «кривого Ширмата», которому чужды были какие бы то ни было принципы, кроме одного — «грабить и резать».
Курширмата не нужно было много уговаривать. Старый разбойник только карман подставлял под эмирское золото.
На борьбу с шайками Курширмата, производившими набеги на мирное население Ферганы из предгорий Алайского хребта, были брошены части Красной Армии и среди них отряд Мадамин-бека. В бою Мадамин-бек попал в плен и, как потом рассказывали бойцы его отряда, настойчиво уговаривал Курширмата сложить оружие перед Красной Армией.
Курширмат не выпустил от себя Мадамин-бека.
Он держал его сперва некоторое время в качестве заложника, уговаривал снова поднять оружие против советской власти, но в конце концов Мадамин-бек был застрелен одним из басмачей.
В ту же ночь взметнулось пламя пожара над крупным кишлаком Вуадиль. Небольшой советский гарнизон геройски отбивался от внезапного налета басмачей Курширмата, но басмачи взяли числом и внезапностью нападения. Только один красноармеец сумел добраться из Вуадиля до Маргелана с печальной вестью:
— Вуадиль захвачен Курширматом…
Фрунзе на бронепоезде «Красная Роза» с небольшим отрядом охраны вновь поехал в Ферганскую долину.
В Фергане еще не было спокойствия. События в Вуадиле свидетельствовали об этом.
Особенно беспокоил Фрунзе гарнизон города Андижана, одного из важнейших городов Ферганы. Основное ядро в этом гарнизоне составлял полк курбаши Ахунжана. Ахунжаи был курбаши не совсем обыкновенный: он носил на груди орден Красного Знамени. Но джигиты его творили всякие безобразия. Они отказались выполнять приказ командования о переводе полка в Ташкент и начали переговоры с басмачом Курширматом. Фрунзе решил обезвредить ахунжановцев.
Бронепоезд командующего подошел к Андижану. По пыльным улицам города, осененным высокими чинарами, в сопровождении членов Реввоенсовета и командиров, Фрунзе поехал в местный ревком, отдав предварительно распоряжение начальнику гарнизона вывести полк Ахунжана на смотровой плац.
Задача, стоявшая перед Фрунзе, была довольно сложна. Он придавал большое значение национальным формированиям, заботился о них, пестовал их, и сейчас ему предстояло любыми средствами восстановить советскую дисциплину в полку Ахунжана.
— Вы, Ахунжан, до последнего времени были для нас ценным человеком, — начал Фрунзе, пристально глядя в глаза Ахунжану, явившемуся в ревком в сопровождении десятка вооруженных джигитов. — Человек, носящий на сердце Красное Знамя, считали мы, носит его и в сердце. Мы считали также, что командир всегда старается всех своих бойцов сделать похожими на себя… И поэтому за полк ваш, Ахунжан, мы долгое время были спокойны. «Вот надежная советская часть, — думали мы. — Вот кзыл-аскеры, достойные и своего звания и того почетного поста, на котором они находятся». Строится новая жизнь — без ханов, без плетей, без палок, без царских тюремщиков и палачей… Строится советская свободная Фергана, где каждый трудящийся человек священен, неприкосновенен. И что же мы узнаем?! Часть вашего отряда не хочет выполнить приказа о переходе в Ташкент, а ваши джигиты ведут переговоры с отъявленным врагом советской власти — в басмачом Курширматом.
