Рене Кастр - Бомарше
«Какая необычная у меня судьба! Все мои друзья, все мои сограждане отдыхают, а я иду, возможно, навстречу позору и смерти. Все спит в этом большом городе, а я, может быть, никогда больше не лягу в свою постель».
Он видел, как во дворец прошли судьи в мантиях и судейских шапочках, и пересчитал их. От общего количества отнял число тех, кому он дал отвод, среди последних был и первый председатель Николаи. Гёзман, будучи обвиняемым, лишился права участвовать в принятии решения, поэтому оставалось пятьдесят пять судей, в чьих руках находилась его судьба.
Приступили к последнему допросу. Обвиняемый отвечал, сохраняя полное спокойствие, поэтому судьи не стали приставлять к нему стражу, хотя имели на это право.
Около восьми утра секретарь начал читать материалы следствия. Бомарше, которому все это быстро наскучило, покинул Дворец правосудия и отправился на площадь Дофин к своей сестре Лепин. Он попросил приготовить ему постель и провалился в беспокойный сон.
А во Дворце правосудия судьи удалились на совещание, которое растянулось почти на двенадцать часов, поскольку они никак не могли прийти к согласию. Часть судей готова была поддержать мнение генерального прокурора: чтобы оградить Гёзманов от лишних неприятностей, тот требовал какого-нибудь мягкого наказания, например, порицания.
Двадцать два члена суда требовали отправить Бомарше на галеры. Если бы к ним присоединились те, кому был дан отвод, то есть еще пятнадцать голосов, каторга Бомарше была бы обеспечена.
Кроме тех, кто придерживался этих точек зрения, были и такие, которые настаивали на «публичном шельмовании» Бомарше. Это довольно суровое наказание заключалось в том, что приговоренный к нему должен был стоять на коленях перед председателем парламента, держа руки за спиной, и слушать, как его предают позору. Фактически это была гражданская казнь, она подразумевала конфискацию имущества, невозможность занимать государственные посты и публиковаться, в общем — лишение всех гражданских прав. Таким образом, Бомарше грозило разорение вместе с бесчестием.
Как красочно описал это Гюден, «зал содрогался от криков спорящих судей». Наконец, в половине девятого вечера двери зала заседаний открылись для оглашения приговора. После двадцати двух страниц мотивировочной части судебного постановления, на чтение которых ушел целый час, председательствующий Бертье де Совиньи огласил сам приговор:
Г-жа Гёзман приговаривалась к публичному шельмованию и возврату пятнадцати луидоров, кои пойдут в пользу бедных; Бертрану и Леже выносилось порицание. Советник Гёзман отстранялся от своих обязанностей, ему также выносилось порицание. Новый приговор, который будет вынесен ему спустя три недели, окончательно лишит его занимаемой должности. Жизнь свою Гёзман закончит на эшафоте, куда его доставят в одной повозке с Андре Шенье.
Перечень этих санкций как будто бы говорил о том, что Бомарше одержал верх над своими врагами. Но, осудив его противников, судьи, наперекор всякой логике, точно так же обошлись и с ним самим.
«Суд также приговаривает Пьера Огюстена Карона де Бомарше к явке в судебную палату, дабы, опустившись на колени, он был предан публичному шельмованию. Повелевает, чтобы четыре опубликованных мемуара были разорваны и сожжены королевским палачом у подножия главной лестницы Дворца правосудия, как содержащие дерзостные выражения и наветы, позорящие и оскорбляющие всю судебную корпорацию».
Чтобы довести приговор до сведения Бомарше, пришлось его разбудить. Он спал как убитый целый день. Толпа освистывала судей, появлявшихся в дверях дворца, и большинство из них, опасаясь народного гнева, покинуло здание через черный ход. Председательствующий Бертье де Совиньи не испугался толпы и вышел из дворца как обычно.
В Версаль заспешили гонцы, чтобы сообщить Людовику XV о результатах суда.
Тем временем друзья спрятали Бомарше в надежном месте, и он там буквально сидел на чемоданах, готовый в любое мгновение пуститься в бега. Он даже не знал пока, что после вынесения приговора его популярность возросла необычайно.
Через Мирона принц де Конти передал ему записку, в которой говорилось: «Я хочу, чтобы завтра вы пришли ко мне. Я принадлежу к достаточно хорошему дому, чтобы подать Франции пример, как должно вести себя по отношению к такому великому гражданину, как вы».
Так что следующий после суда день Бомарше провел в Тампле в компании герцога де Шартра и принца де Конти. Немилость принимала форму триумфа, и, казалось, власти не осмелятся привести приговор в исполнение.
И все же Бомарше не чувствовал себя в безопасности и тайно готовился к побегу. Но на публике он не мог не побахвалиться и не блеснуть остроумием.
И тут вдруг в хоре всеобщего признания зазвучала сентиментальная нотка.
«Он находил утешение, — сообщает Гюден, — не только в дружбе, но и в более нежных чувствах. Его популярность привлекла к нему внимание одной молодой дамы с чувствительным сердцем и решительным характером, способной стать его поддержкой в жестоких испытаниях, которые ему еще предстояло пережить. Она не была знакома с ним лично, но, придя в волнение от его мемуаров, рвалась душой к этому знаменитому человеку. Она горела желанием увидеть его. Я был рядом с Бомарше, когда она прислала к нему их общего знакомого с просьбой одолжить ей на некоторое время его арфу, поскольку в тот момент она занималась музыкой. Подобная просьба в подобных обстоятельствах красноречиво свидетельствовала о намерениях барышни, и Бомарше их сразу же раскрыл; он не остался равнодушным к порыву девушки и ответил ее посланнику: „Я никогда и никому не даю свою арфу, но если она хочет, то может прийти сюда, я послушаю ее, а она меня“. Она пришла; я был свидетелем их встречи. Я уже говорил, что в Бомарше нельзя было не влюбиться с первого же взгляда. Что уж говорить о том впечатлении, кое он должен был произвести на молодую женщину в тот момент, когда ему рукоплескал весь Париж, когда в нем видели защитника попранной свободы и борца за общее дело! Но и ему было трудно устоять перед этой барышней, он был покорен ее взглядом, голосом, манерами и речами; и это взаимное влечение, возникшее меж ними в первое же мгновение, возрастало с каждым часом, поскольку, лучше узнавая друг друга, они открывали друг в друге бездну очарования и массу различных достоинств. С тех пор сердца их слились в одно целое, и никакие обстоятельства не могли их разъединить, а любовь, уважение, доверие, время и закон сделали их союз нерасторжимым».
Молодая женщина, столь решительно вошедшая в жизнь Бомарше, по возрасту годилась ему в дочери, так как ей было около двадцати лет. Эта эмансипированная барышня была родом из Швейцарии, звали ее Мария Тереза де Виллермавлаз. Она принадлежала к одному респектабельному семейству из окрестностей Шарме и в описываемое время работала у маркиза де Дрё-Брезе. Идя на встречу с человеком, которого боготворила, она сделала себе прическу «Кес-а-ко».
