Игра разума. Как Клод Шеннон изобрел информационный век - Сони Джимми

Рассказы о встречах с Шенноном становились легендами, а его идеи и советы, которые он предлагал во время занятий, оставались в памяти его студентов десятилетия спустя. Одна история, о которой поведал Роберт Галлагер, отражает одновременно силу и тонкость подхода Шеннона к преподаванию: «У меня было, как мне казалось, весьма четкая исследовательская идея относительно создания гораздо лучшей системы связи, чем строили другие люди, со всеми примочками. Я пришел к нему, чтобы обсудить это, и сформулировал те проблемы, которые пытался проанализировать. И он взглянул на все это, немного озадаченный, и сказал: “А тебе действительно необходимо это предположение?” И я ответил: “Ну, думаю, что мы можем рассматривать данную проблему и без него”.

И мы продолжили разбираться. Потом он снова спросил:

“А это предположение обязательно для тебя?” И я тут же понял, что это упростит проблему, хотя поначалу это выглядело немного непрактично и даже казалось пустяком. А он продолжал в том же духе, повторив так пять или шесть раз. Не думаю, что он сразу же понял, что именно так следует решать эту задачу. Скорее всего, он просто нащупывал верный путь, но при этом у него было то чутье, благодаря которому он мог определить, какие части проблемы фундаментальные, а какие – просто детали.

В какой-то момент я расстроился, потому что понял, что моя четкая исследовательская идея стала фактически тривиальной. Но в то же время, в определенный момент, отбросив все лишнее, мы оба поняли, как ее решить. А потом мы постепенно возвращали все эти маленькие предположения обратно и в итоге неожиданно увидели решение всей проблемы целиком. Вот именно так он и работал: находил самый простой пример чего-то, а потом разбирался, почему это работает и почему это был правильный подход».

Другие студенты могли обнаружить, что их давно обскакали, и та область, которую они только начинали исследовать, уже давным-давно изучена этим выдающимся мыслителем. Ирвин Джейкобс, учившийся в МТИ в то время и ставший впоследствии учредителем компании Qualcomm, вспоминал: «Люди приходили, обсуждали новую идею и то, как они решают эту проблему. А потом он подходил к одному из своих картотечных шкафчиков и доставал оттуда какую-то неопубликованную статью, которая очень хорошо освещала весь этот вопрос!»

В отличие от большинства мужей и отцов середины прошлого века, Шеннон много времени проводил со своей семьей. Среди множества воспоминаний об отце одна важная деталь особенно отчетливо запечатлелась в памяти дочери Шеннона Пегги: «Он очень много работал дома, а в офис приходил, только чтобы прочитать лекции и встретиться со своими студентами. Но если ему не нужно было быть там, он не задерживался в МТИ. Поэтому мне казалось, что он все больше времени проводит дома. Это заметно отличало его от большинства работающих людей». «Дом энтропии» стал его офисом. Студенты заходили к нему, чтобы получить отзыв на свой проект. Но не менее интересно им было знать, что «винчестерский мудрец» готовил в своей собственной домашней лаборатории. Даже самые консервативные профессора и старожилы из «Лабораторий Белла» время от времени заезжали в Винчестер, и Шеннон водил их по комнатам, показывая коллекцию своих изобретений и необычных устройств. Гостей поражала коллекция книг, построенный им двухэтажный кабинет-мастерская, а также невероятный набор всяких причудливых штуковин и прибамбасов.

Но не только его постоянное присутствие дома или коллекция электромеханических конструкций делали его непохожим на других отцов. Шенноны своим примером доказывали, что только такая семья с двумя равноправными партнерами, талантливыми математиками, и имеет право на существование. Например, когда нужно было решить, кто будет мыть посуду после обеда, Шенноны прибегали к маленькой игре: они заводили механическую мышку, ставили ее на середину обеденного стола и ждали, с какого края она свалится.

А еще возникали моменты спонтанных «уроков математики». Как-то раз, когда у Шеннонов были гости, юная Пегги завладела коробочкой с зубочистками. Она хотела отнести их на веранду, но по дороге случайно уронила, рассыпав все на крыльце. Отец, стоявший рядом, помедлил, взял горсть зубочисток, а потом сказал: «А ты знаешь, что с их помощью можно высчитать число Пи?» Он ссылался здесь на «иглу Бюффона», знаменитый метод приближенного вычисления числа Пи: оказывается, если бросить иглы (или зубочистки) на пол, расчерченный параллельными прямыми, то, подсчитав долю отрезков, пересекающих прямые, можно приближенно определить число Пи. Но самое главное, вспоминала Пегги, папа совсем не рассердился на нее за то, что она намусорила.

Обычно семейный досуг был связан с главными увлечениями родителей: шахматы и музыка были семейными хобби, а еще в семье каждый день что-то мастерили. Шеннон часто водил своих детей на цирковые представления. Книгу «Алиса в Стране чудес», любимую многими математиками, постоянно цитировали. Особенно Шеннону нравились цитаты из главы про «Бармаглота». Когда дело касалось решения сложных задач по математике, Пегги часто отправляли к папе, хоть это и было, по ее признанию, перебором: любой в семье, включая двух ее старших братьев, мог помочь ей. Отец, как она вспоминает, объяснял терпеливо и спокойно, хотя, бывало, он отвлекался, рассуждая о своем. Так, к примеру, он досадовал по поводу модного увлечения «новой математикой», упоминая такие понятия, как комплексные числа, и мог даже забыть, о чем просила его дочь.

Работа в МТИ, оставлявшая ему массу свободного времени, также позволяла ему периодически отвлекаться от его ежедневной работы над теорией информации, чтобы изучить картину цифрового мира. Те годы, по признанию Томаса Кайлата, занимавшегося под руководством Шеннона, были «золотым веком теории информации в МТИ», где Шеннон играл роль крестного отца и ключевой фигуры, пусть даже он уже и не был центральным участником действа. Даже не общаясь напрямую, Шеннон умел возбудить интерес других людей к избранной им области знаний и повести за собой новое поколение ученых. Как заметил Энтони Эфремидис, более поздний исследователь теории информации: «Интеллектуальное наполнение его методов было столь манящим, что многие из тех, кто собирался выбрать совсем другое направление, говорили: “О, мне нравится это! Прекрасный способ взглянуть на данный процесс, о котором я ничего не знал. И я хочу знать об этом больше”.

Эта его не требующая особых усилий роль могла показаться потворством собственным желаниям, если не брать во внимание тот факт, что Шеннон, несмотря на весь свой юмор и безмятежность, был феноменально продуктивен к тому моменту, когда покинул «Лаборатории», перебравшись в МТИ. Со всей его нелюбовью к записыванию собственных мыслей, знаменитым чердаком, забитым незаконченными работами, а также бесчисленными гипотезами, которые он прокручивал в голове, не говоря уже о его знаменитой «Математической теории связи», названной в одной статье делом всей жизни, Шеннон умудрялся публиковать сотни страниц статей и аналитических записок, многие из которых открывали новые направления исследования в области теории информации. То, что он являлся автором эпохальных работ в других областях – переключательные схемы, криптография, шахматные программы, – и тот факт, что он мог стать генетиком-новатором, если бы захотел, было поразительным.

И все же Шеннон был вынужден признать, что его собственные лучшие дни уже позади. «Я убежден, что ученые осуществляют свои главные исследования до пятидесяти лет или даже раньше. Я проделал большую часть моей лучшей работы, когда был молод», – говорил Шеннон. Эта уверенность в существовании негласного возрастного ценза применительно к математическому гению была присуща не одному Шеннону. Математику Г. X. Харди принадлежит знаменитая фраза: «Ни один математик никогда не должен забывать о том, что математика в большей степени, чем любое другое искусство или наука, является уделом молодых».