Игорь Тимофеев - Ибн Баттута
Неспроста выделка тканей считается на Востоке благородным занятием, а продавцы тканей — самыми уважаемыми людьми на рынке. Ведь не столько по пошиву, сколько по сорту ткани, ее цвету и качеству безошибочно угадаешь, что представляет собой тот или иной человек, гуляет ли в его карманах ветер, или они туго набиты золотыми динарами. А уж если увидишь на чьей-нибудь одежде декоративную надпись с именем халифа или султана, так знай, что она с дворцовых складов и ее владелец не может быть простым смертным, ибо не всякий удостоится подарка из монарших рук. С таким будь поосторожней, спеши окружить его уважением и почетом, покуда не выяснится, что за птица и за какие заслуги получил султанский халат.
Вот и в Хорезме Ибн Баттуту узнали по одеждам, дарованным ему Узбек-ханом. Этого было достаточно, чтобы сразу определить, где ему надлежит останавливаться на ночлег — в пыльном караван-сарае или в покоях городского медресе. Неудивительно, что уже на второй день кадий аль-Бакри передал Ибн Баттуте приглашение сиятельного эмира Кутлуг-Тимура разделить с ним трапезу в его доме. Немалую роль играл, конечно, зеленый тюрбан паломника, но ведь в Мекку, случалось, ходили и нищие, и уличные босяки. А вот ханских даров удостаивался не всякий, и тот, кто удостоился, повсюду может рассчитывать на щедрое угощение и ласковые слова.
В доме наместника все дышит роскошью и довольством. В Кутлуг-Тимуре мало чего осталось от степного феодала. Свой повседневный быт он наладил обстоятельно, со вкусом, следуя традициям и привычкам хорезмийских нотаблей.
Стены небольшой гостиной оклеены цветными обоями, купольный потолок обтянут позлащенным шелком. Сам эмир восседает на шелковом ковре, расслабленно вытянув перебинтованные ноги. Он страдает подагрой, а поэтому не поднимается к гостям, жестом приглашая их сесть рядом с собой. В ожидании еды разговор не выходит за пределы обычного обмена любезностями. Разумеется, Кутлуг-Тимур интересуется здоровьем Узбек-хана, подробностями путешествия в Византию.
Слуги приносят низкие столики с едой. Чего там только нет! На золотых и серебряных подносах жареные цыплята, голуби, по-особому запеченная щука, местный хлеб — калиджа, дымящийся пирог, халва. А в дверях уже толпятся гулямы с гранатами, виноградом, арбузом. Здесь, как и на Арабском Востоке, понимают толк в еде и не накормят гостя отварной кониной, которую уважающий себя человек может отведать лишь по большой неволе, ну, скажем, если посреди пустыни окажется, что вышли все припасы еды.
В доме Кутлуг-Тимура не только принимают гостей. Здесь же собирается его меджлис, в который входят мусульманские судьи, факихы, влиятельные нойоны, совет старцев, которых называют яргучи. Кадии разбирают дела по шариату, яргучи судят по законам Чингисовой Ясы. За некоторые преступления приговоры выносят сами нойоны.
По словам Ибн Баттуты, суд их, как правило, беспристрастен и справедлив, и взяток они не берут,
Ибн Баттуту и в Хорезме осыпали подарками. Это бы-ло весьма кстати, так как магрибинец готовился к путешествию в Индию. Он уже знал, что индийский правитель Мухаммед-шах питает болезненную слабость к подаркам и с пустыми руками являться к нему нельзя. Тот, кто отделается поклоном, в ответ получит поклон, но ни о содержании, ни о завидной должности уже не смеет мечтать.
Впрочем, Ибн Баттуте последнее не грозило. В тот год дела его шли хорошо, он не испытывал недостатка ни в серебряных дирхемах, ни в золотых динарах. К тому же, по его собственному признанию, у него собралось столько коней, что он сам не знал им числа…
До Индии — конечной цели его путешествий — оставалось уже совсем немного. Покинув Хорезм, караван вступил в пределы Чагатайского улуса и двигался на юг, к Бухаре и Самарканду. Начиналась весна, днем уже припекало солнце, но ночи стояли холодные, и лошадей, которых табуном гнали за караваном, приходилось накрывать одеялами, подбитыми мягким войлоком.
Просыпаясь по ночам, Ибн Баттута часто думал об Индии, пытался представить себе эту страну, о которой так много рассказывали арабские купцы во время привалов в караван-сараях разных городов. Что он мог знать об Индии? И что он как любой образованный мусульманин его времени определенно должен был знать?
Перечисление арабских географических трудов уже в XIV веке заняло бы не один десяток страниц. Наряду с научными трактатами, составлявшимися на основе личных впечатлений, а также компиляций из работ более ранних авторов, в арабской географической литературе существовали произведения развлекательного жанра, принадлежавшие перу участников заморских экспедиций, не ставивших перед собой научные цели. Один из наиболее ранних трудов об Индии связывают с именем Сулеймана-купца, побывавшего там в первой половине IX века. Его воспоминания о далеких странах «Силсилат ат-таварих» («Цепочка дат») приобрели широкую известность по всему халифату. Любопытнейшим памятником средневековой арабской письменности была «Книга о чудесах Индии», написанная в X веке Бузургом ибн Шахрияром. Эта книга представляет собой свод новелл, частью достоверных, частью фантастических, созданных на основе рассказов, которые автор слышал от моряков и купцов, плававших в Индию, Индонезию, Африку. Чудесное, сверхъестественное в этой книге переплетается с живыми воспоминаниями, вымысел — с реальными историческим фактами. Анекдоты и притчи, вошедшие в «Книгу о чудесах Индии», бытовали в устной форме в портовых городах Персидского залива и Месопотамии, и именно там Ибн Баттута мог услышать многие из них.
Пространные заметки о Макране, Синде и западном побережье Индии оставили выдающиеся ученые Ибн Хаукаль и Масуди. Подробно описывается Индия в трудах средневековых географов Ибн Хордадбеха, Истахри, Макдиси. Замечательный среднеазиатский ученый-энциклопедист Бируни посвятил описанию Индии объемистый фолиант, переведенный в наши дни на многие языки мира. Наконец, немало полезных сведений об Индии содержалось в сочинениях соотечественника Ибн Баттуты картографа Идриси из Сеуты и в компиляциях Абуль-Фиды.
Не следует, правда, забывать, что все известные труды средневековья существовали в рукописных списках, число их было ограничено и хранились они в придворных библиотеках. Понятно, что далеко не все образованные люди имели возможность ознакомиться с этими трудами. Лишь некоторым ревностным библиофилам удавалось изготовить с них списки. И все же сведения, содержавшиеся в научных трактатах, неминуемо должны были распространяться по цепочке в устной передаче, и таким образом круг людей, знакомых с ними, по-видимому, постоянно расширялся. Все это постепенно создавало ту реальность, которую принято называть географическими представлениями средневековых арабов.
