Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894
Не ожидая от меня такой сговорчивости, Павел Васильевич вдруг стал колебаться и после значительной паузы сказал:
— Нет, брат… сразу как-то неловко… Нужно сперва для этого подготовить почву… Что сыграю, за это я поручусь тебе головой, но не так скоро… Некогда приготовляться. Если ты бенефис свой отложишь, тогда я согласен…
Но ждать мне было некогда, и таким образом это любопытное изображение Гамлета комиком Васильевым так и не состоялось. Зато в другой мой бенефис он, все-таки, выступил в трагической роли, в пьесе графа A. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного», чем вызвал такую эпиграмму П. А. Каратыгина:
Какой же Грозный ты?! Не быть орлом сычу.
Тебе к лицу зипун да красная рубаха,
А бармы царские тебе не по плечу,
И вышло, что…
В ролях своего жанра Павел Васильевич был хорош, в особенности же ему удавались такие характерные роли, как роль дьячка в комедии Погосского «Не по носу табак». И в другой пьесе этого даровитого писателя «Неспособный человек» Васильев был так же неподражаемо превосходен.
Погосский очень любил Васильева и в своих пьесах всегда назначал лучшую роль ему. Как драматург, он может быть назван исключительным. Этот симпатичный человек не был ослеплен своим талантом, не имел авторской щепетильности и чрезвычайно строго относился к своим произведениям, чего ни в каком другом драматурге встречать мне не приходилось… Помнится, в бенефис Павла Васильевича шла его комедия «Неспособный человек», состоявшая из множества сцен, для которых было написано несколько новых декораций. На одной из последних репетиций, после какой-то сцены, поднимается с своего места [27] Погосский и, обращаясь к участвующим, говорит:
— Господа, прошу вас сделать мне большое одолжение…
— Что такое?
— Исключите эту сцену совсем.
— Как исключить? — с удивлением спрашивает режиссер и Васильев.
— Да так, очень просто — не играть ее, вот и все.
— Но почему?
— Да потому, что она никуда не годится… Когда я писал, то не подозревал, что она окажется такой плохой, бесполезной, обременительной… Я, право, не знал, что она будет так нескладна…
— Помилуйте, — запротестовал Васильев, — как же можно теперь делать купюры? Вам только кажется, что эта сцена не хороша. Наоборот — она превосходная… Кроме того, у меня в ней очень выгодные места есть… Нет, нет, ни за что!.. Да не забудьте еще и то, что для нее специально написана новая декорация!
— Голубчик, Павел Васильевич, — жалобным тоном ответили, Погосский, — что за беда, что для нее написана новая декорация. Она пригодится для какой-нибудь другой пьесы… Дирекция не бедна, ее не разорит, что по моей ошибке она израсходуется на мою декорацию напрасно… Исключением же этой сцены вы окажете мне огромную услугу… Повторяю, что эта сцена негодная. И я очень удивляюсь, как это вы, при своем большом таланте и навыке, стоите за нее?!
Это — редкое отношение автора-драматурга к своему детищу. Конечно, его желание нельзя было не исполнить, и «Неспособный человек» всегда шел без этой сцены, оказавшейся действительно лишней.
Благодаря своему капризному нраву, Павел Васильевич несколько раз покидал императорскую сцену. Он был крайне неспокойного характера и вечно поэтому носился с недоразумениями, а с Самойловым был в таких неприязненных отношениях, что режиссер приходил в замешательство при составлении репертуара, в котором приходилось избегать совместного участия этих непримиримых врагов. Это много вредило ансамблю в таких пьесах, как «Свадьба Кречинского», «Испорченная жизнь», «Воробушки» и др. Самойлов до такой степени не терпел Васильева, что даже на сцене игнорировал его, что было слишком заметно для всей публики. Конечно, это умаляло впечатление, но… увы, было, как оказывалось, неустранимо.
В последние годы своей службы Павел Васильевич оглох и с трудом слушал суфлера. Покинув в последний раз казенную сцену, он стал появляться на частных петербургских подмостках и затем вскоре скончался в Москве, где и похоронен.
XXX
И. И. Монахов. — «Царь куплетистов».
Почти такой же известностью и таким же успехом, как Васильев, пользовался на Александринской сцене Ипполит Иванович Монахов, прозванный «царем куплетистов». До поступления своего в труппу императорского театра он выступал на частных концертных эстрадах в качестве чтеца и единственного в то время куплетиста. Монахов с удивительною экспрессиею и выразительностью передавал сатирические куплеты. Это был новый жанр, к публика, со свойственным ей энтузиазмом, произвела его в свои любимцы, чему, впрочем, немало также способствовала его приятная наружность, вместе с симпатичными чертами лица, производившая хорошее впечатление.
Своим поступлением на казенную сцену Ипполит Иванович обязан был не своим артистическим качествам, которые еще не были тогда никому известны, а настойчивым просьбам его друзей, которые убедили театральное начальство «взять его хоть для дивертиссементов». Начальство снизошло, и Монахов поступил на казенную службу, но без всякого вознаграждения. Свободного оклада в то время не находилось, и поэтому он принужден был выжидать «удобного случая».
Его заставляли петь куплеты, которые пользовались огромным успехом, и виде поощрения поручали ему изредка небольшие роли молодых людей в комедиях, драмах и водевилях. Он старательно их учил, отделывал, но, как актер, был почти не замечаем до моего бенефиса, состоявшегося в 1868 г., когда я вздумал поставить одноактную оперетку «Званный вечер с итальянцами». Роль Канифаса в ней должен был играть единственный в то время, годный для оперетки, артист N., но он вдруг почему-то от нее отказался. Этим внезапным отказом, конечно, я был поставлен в неловкое положение и уже совсем хотел было отменить представление новой пьесы, как кто-то надоумил меня поручить Канифаса Монахову, очень музыкально поющему куплеты.
— Он должен справиться с вокальною стороною роли, — заметили мне. — Для него это не новинка, иногда он даже сам аранжирует свои песенки…
И действительно, Монахов с таким громадным успехом сыграл Канифаса, что «Званный вечер с итальянцами» долго не сходил с репертуара. Он оказался бесконечно веселым актером и превосходным имитатором. В свою партию он вложил массу неподдельного комизма и ловко передразнивал Тамберлика, тогдашнего кумира столичных меломанов и меломанок. После этого Ипполиту Ивановичу начали давать «ход». Ему поручались многие роли с пением, и вскоре он сделался героем оперетки, а в комедии «Петербургские когти», переполненной, как известно, куплетами, он не имел соперников. Его успех рос невероятно быстро и, наконец, дошел до полного торжества: участие Монахова в великопостных концертах, всегда славившихся отсутствием публики, делало полные сборы в Александринском театре; а чтобы достать билет на собственный его концерт, нужно было записываться заблаговременно.
