Михаил Лямин - Четыре года в шинелях
- Вот вчера принимали ребят, - рассказывает майор. - Это солдаты так солдаты. Приехали с передка на конях. Многие забинтованные. Не спали по трое суток. Пока одного принимаем, второй храпит.
- Как в Чапаевской дивизии.
- Тоже так? Я что-то не помню. Хорошее пополнение идет в нашу партию.
Его, бывшего секретаря сельского райкома партии, верного ленинца, распирает большая человеческая радость. За смену, за опору партии, за любовь к ней народа. Да разве с такой головой можно нас победить! Неужели глупая башка Гитлера не думала об этом при развязывании войны.
Будоражат вести с юга. Наши на Днепре. К празднику Октябрьской революции освободили столицу Украины Киев. В газетах напечатаны уже снимки. Очередь за столицей Белоруссии.
От этих мыслей хорошо воюется. Изредка над нами пролетают немецкие самолеты. Иногда крутится на одном месте "рама". Наши научились отшугивать стервятников. Все по тому же примеру старшины Романова под Великими Луками.
Большая деревня Малые Синты. Сохранился лесозавод. Он был нужен немцам. Наших встречает группа партизан. Советские люди. В разномастном обмундировании, некоторые в немецком. Исхудавшие, почерневшие в лесных берлогах. Рассказывают страшные истории. Костры и виселицы на улицах и площадях Полоцка. Сожженные партизанские деревни. И бесконечные казни.
- Что же вы плохо гадюкам мстили? - хмурится наш Алексей Голубков.
- Почему плохо? - немного сердятся партизаны.
Нас ведут в центр деревни, на небольшую площадь, усаженную столетними липами. У трех стволов, со стороны незаметные, болтаются три повешенных человека.
- Вот, - говорят партизаны. - Изловили в дороге, драпали за хозяевами.
- Полицаи?
- Они самые.
Мы стоим не разговаривая. Тяжелая картина. Чего надо было этим предателям? Судя по скудной одежонке, даже на штаны не заработали у немцев. А служили, вершили черные дела. На что надеялись? Кто-то спрашивает партизан:
- А что делаете с семьями полицаев и старост?
- Ничего. Пусть живут.
- И ребятишки у многих есть?
- Как у всех.
- И смотрят на повешенных?
- Все смотрят. Ничего не поделаешь. Пусть запоминают.
Вот она, опять наука ненависти. Пусть запоминают. И взрослые, и дети. Проходят наглядный курс классовой борьбы.
Нас нагоняет кавалерийский корпус. Это вместо танков. Умное решение. Хлопцы как на подбор: молодцеватые, форсистые. Они будут чистить наши фланги, пройдут по проселочным дорогам. Теперь банд в нашем тылу не будет.
С кавалеристами наш Бахтин. Не стерпела душа поэта. По заданию комдива ведет конников к нашим передовым цепям. Рассуждает, как настоящий полководец.
- Нас беспокоит правый фланг. Там железная дорога. Станция Дретунь.
- Плюнь, дунь и станции не будет Дретунь, - хохочет молоденький кавалерист.
- Это мы сделаем, сплюнем и сдунем, - поддерживает его другой.
- Только, чур, не отставать.
- Нам гулять тут долго некогда. Пошухарим и дальше.
Наши обмениваются впечатлениями.
- Вот это орлы! Дадут прикурить фрицам.
- Так в лесу же только орлы, а в степи - пташки.
- Ну не скажи... А Буденный...
- Когда это было.
- Но Буденный-то жив. Может, новую конницу собирает.
- Отсталый ты, брат, элемент.
- А при чем тут алименты?
- Ха-ха-ха! Элементы - алименты. Поехали дальше.
Мы в деревне Булыги. Выпал первый снег. Здесь, среди лесов, он кажется особенно красивым. От него веет чем-то домашним, детством, родным. Кажется, встал бы на лыжи и покатился с горки.
И действительно, с высотки уже катаются местные ребятишки. Вчера, при немцах они не могли высунуть носа из своих развалюх. Покажешься за околицей - расстрел. А сегодня, после двух лет оккупации высыпали радостные. Хоть голодные, полураздетые, а хохочут. Волосы неподстриженные, шапки отцовские, зипуны с материнских плеч, а приятно смотреть на ребятишек. Много ли надо детству. Но и этого немногого лишали наших детей гитлеровские разбойники.
Солдат встречают, как родных отцов, тоже где-то сражающихся или уже сложивших головы. Расспрашивают наперебой:
- Дяденька, а Москва наша?
- А школу откроют в наших Булыгах?
- Не видели моего тятьку на войне? Их разгоняют взрослые:
- Шшшь, пострелята, дайте погутарить по-серьезному.
А из домов уже приглашают:
- Бульбы отведайте с нами. Хлеба нема, а бульбу сховали.
Некогда солдатам, но на минуту задерживаются. Развязывают свои вещевые мешки и выкладывают на общий стол все, чем богаты. Теперь они могут подарить более интересные вещи, чем во время марша по пути к Великим Лукам. У солдат водятся не только карандаши и тетради, но и платки, отрезы на платья, бусы, губные гармошки. Зачем они солдату? Посылки отправлять не разрешается. А вот хранят люди всякие пустяки, потому что думают о возвращении домой. А раз пока до дому далеко, получайте булыгинские бабы и ребятишки.
- Носи на здоровье, - повязывая молодой женщине цветастый платок, подмигивает Алексей Голубков. - Был бы не женат - побаловался.
- А это я дарю, - говорит Миша Ипатов, ставя на стол две банки консервов и кулек сахару. - Детям надо жир и сладкое.
- Милые вы наши, ненаглядные, - начинают причитать старухи.
- Счастливо оставаться. Нам пора. И снова дорога, снега, леса, уже замерзшие речки и болота. Опять встречи с партизанами. Опять повешенные полицаи. В большом селе Труды они болтаются на голом бугре, на специально врытых по случаю, отесанных топором столбах. Видно, здорово насолили здешним людям предатели.
Разыгрываются бои за станцию Дретунь. У немцев бронепоезд, пушки, минометы. Тревожная ночь в лесу. Солдаты под деревьями, в снегу. Командиры в воронках от бомб или в оставленных партизанских землянках. Суетятся связисты, повара, старшины. Костров разжигать нельзя. Греемся табачком, остывшей кашей, ста граммами маршальского бальзама.
Хлопочут артиллеристы. Куда бить - неизвестно. Кругом лес. Разведчики ползают по ротам и взводам. Выспрашивают, выслеживают, натыкаются на боевые охранения немцев.
Восьмое ранение в руку получает Василий Гордеев.
- Что же ты так быстро уходишь от нас, - жалеет Голубков.
- Даже сабантуй не сыграли, - вздыхает Ипатов.
- Скоро вернусь, - обещает разведчик. - Раз на восьмом не убили, значит, буду жить до победы.
Начинает пошаливать мороз. Плохое удовольствие лежать в снегу. Надо дать по зубам фрицу на станции Дренуть и двигаться на Полоцк.
Мы прошли от Невеля более восьмидесяти километров в глубь Белоруссии. Это наш клин в расшатанную оборону немцев. Окружить нас им не придется, не те времена. А страху мы на них напустим. Будем держать в узде.
А сейчас Дретунь. Да, та самая плюнь-дунь, которая неожиданно выпустила клыки. Не удалось сшибить их конникам, поломаем мы.
