Мишель Хоанг - Чингисхан
В этот момент монголам необыкновенно повезло: Кайфынский Двор послал в Бэйцзин человека, чтобы заменить генерала Аодуна. Из-за войск Мукали, стоявших лагерем на южной окраине города, офицер вынужден был добираться обходным путем. Сев на корабль, он приплыл с севера в Ляодунский залив, надеясь продолжить путь по реке Сяо-линь. По дороге тюркский генерал на службе у Мукали, некий Шимо Есиан устроил засаду и казнил его. Затем он попытался проделать невероятно дерзкий трюк: он завладел документами несчастного, переоделся и, выдав себя за офицера — преемника Аодуна, проник в крепость. В Бэйцзине ему все так же везет: он приказывает отвести его к коменданту крепости, который попадает в ловушку и начинает служить под командованием своего предполагаемого начальника. Шимо Есиан, объяснив, что Мукали отводит свои войска, тут же снимает дозорные посты, распускает защитные отряды. С наступлением ночи он посылает известие Мукали и спокойно ждет дальнейшего развития событий. Мукали не составляет никакого труда захватить город Бэйцзин, защита которого подорвана его союзником. Комендант крепости, поняв, что его провели, укрывается внутри Запретного города — места, предназначенного для императора и существовавшего во всех пяти цзиньских столицах, — и бросает вызов монголам. Мукали хочет во что бы то ни стало похоронить его живым. Офицера в конце концов спасает Шимо Есиан, убедив своего главнокомандующего принять того к себе на службу. Взятие Бэйцзиня принесло монголам значительные трофеи, в частности, оружие, которое позволило им экипировать многие тысячи людей. Оккупация северной столицы была завершена к марту 1215 года, за три месяца до падения Пекина.
В начале весны 1215 года Мукали провел еще много осадных операций против Цзиней, почти всегда увенчивавшихся успехом. К концу мая он получил приказ от Чингисхана перейти к северо-востоку от Хэбэя, чтобы поддержать Толуна Черби. После ухода Мукали бои продолжаются вокруг Гуаннина, Синчжона и полуострова Ляодун, в которых монгольские армии одерживают победы. Вся область, расположенная на юго-западе от Шэньяна, охвачена боями, часто очень сильными, о которых еще долго будут писать летописцы.
Битва за Цзиньчжо на небольшом расстоянии от Ляодунского залива вызвала целую серию боев. Когда город открыл свои ворота в сентябре 1216 года, Мукали и его генералы смогли оценить результаты своей победы: десятки тысяч цзиньских солдат или союзников рузгенов были уничтожены или взяты в плен. Повсюду дикие конные набеги отметили победу кочевников. По всей видимости, Мукали не отягощал себя пленными, за исключением тех. кто мог служить его народу: так, он велел убить всех жителей Ич-жоу и Гуаннина, за исключением каменщиков, плотников и актеров. Подчеркнем здесь рано возникший интерес монголов к комедиантам: они найдут применение в театрах Китая во времена Юань (1276–1368), династии, основанной Чингисидами.
Властелин правого берега Ляо Мукали затем переправляется через реку, чтобы овладеть полуостровом Ляодун, который выдается углом в Бохай, напротив провинции Шаньдун. Его генералы, к которым присоединился киданец Елуй Люж, направляют свою кавалерию к самой оконечности этого земного выступа, в Люйшунь. К концу 1216 года Мукали завоевал почти всю Маньчжурию, вице-королем которой он стал. Под монгольский контроль попали современные провинции: Ляонин, Цзилинь, крайний север Кореи и часть Хейлунцзяна к югу от Амура.
Король Кореи согласился признать монгольское владычество над этим районом, но был глубоко шокирован грубостью нравов послов хана: они вошли в королевский дворец, не оставив свои мечи и луки, и позволили себе прикоснуться к рукам королевской особы! Тем не менее корейский государь послал дань Чингисхану, правда, символическую, гак как монгольские эмиссары забрали немедленно все до последней копейки: шелковые ткани, хлопок и, что совершенно неожиданно, сто тысяч листов рисовой бумаги большого формата. Заслуживает внимания один факт: покидая Корейское королевство, монгольский генерал оставил сорок человек, поручив им выучитъ корейский язык!
В 1217 году Чингисхан на самом деле не оккупировал Китай, но сумел поставить его на колени. В это время он заявил полномочному цзиньскому послу по поводу Утубу: «Нынешнюю ситуацию можно сравнить с охотой. Мы взяли всех ланей и других животных. Остался только один заяц. Оставим его!»
КИТАЙСКИЙ СЛЕДВторжение в империю Цзинь, подобно взрывной волне, ударило по Китаю с ужасной силой. Десять лет монгольских кавалерийских атак, набегов и кровавой резни врезались в память китайского народа. Однако создается впечатление, что этот мощный удар волны, захлестнувшей Китай, дал толчок к робкой эволюции у некоторых вождей кочевников. Эти люди степей, ставшие на время военными людьми, открыли для себя китайскую цивилизацию. Зрелище густонаселенной страны, столь отличное от безлюдных просторов, к которым они привыкли, картины возделанных полей и кипучей жизни городов не могли не поразить этих людей севера.
Высший командный состав кочевников использовал сотрудничество местных жителей, сообщавших ему волей-неволей множество сведений из области географии или техники кустарных промыслов, имел дело с переводчиками, от которых узнавал новые слова, новые понятия. Монгольские захватчики поддерживали постоянную связь с киданями, тюрками или другими народами — по происхождению кочевниками, но уже на протяжении нескольких поколений изменивших образ жизни под влиянием Китая. С ними были связаны многие представители военной и гражданской власти. Поэтому кажется маловероятным, чтобы на некоторых монгольских вождей зрелище императорского Китая не произвело никакого впечатления. Китай бесспорно привлекал северных кочевников: стремиться преодолеть Великую стену, чтобы вырвать у Китая его богатства, — не значило ли это признавать превосходство его цивилизации?
Конечно, мы не знаем, как кочевники воспринимали эту страну очень древней культуры. Удивила ли она их принцев или нойонов, вызвала ли любопытство у их товарищей по оружию — об этом ничего неизвестно. Но отношения, возникшие между двумя людьми, стали достоянием Истории: это были аристократ большой культуры Елюй Чу-Цай и Чингисхан.
Об обстоятельствах, предшествовавших встрече этих двух, по всей видимости, противоположных характеров не сохранилось точных сведений. Можно представить себе, что вскоре после разграбления Пекина в 1215 году завоеватели провели сортировку тысяч пленных, захваченных в казармах, в канцеляриях императорской администрации и кустарных мастерских. Среди них находился некий Елюй Чу-Цай. Как говорит об этом его имя, он происходил из аристократической киданьской семьи и служил Цзиньской династии. Его предки, бывшие кочевники, перешедшие к оседлому образу жизни и давно впитавшие китайскую культуру, принадлежали к высшему правящему классу в X и XI веках при киданьской династии Ляо до того, как были изгнаны пришедшими к власти рузгенами. Семья Елюй Чу-Цая сотрудничала с оккупантами, а сам он занимал завидный пост — советника государя Утубу. Следовательно, это был человек, прекрасно осведомленный обо всех политических делах и тесно связанный с самыми высокопоставленными представителями правящего режима.
