Лия Лозинская - Фридрих Шиллер
В те дни, когда Функ застал у Шиллеров Гете, оба поэта были заняты совместной работой. Еще осенью 1795 года у них возникла мысль о том, чтобы вместе дать бой всем своим врагам: мракобесам, религиозным ханжам, реакционному крылу романтизма.
Более восьми месяцев с увлечением работают оба поэта над своими «Ксениями» — короткими двустрочными эпиграммами (в античности великим мастером их был римский сатирик Марциал).
С каждым письмом из Иены в Веймар и обратно поэты посылают друг другу на просмотр новые двустишия. Иногда один дает мысль, а другой облекает ее в стихи; бывает, Шиллер пишет первый стих, Гете — второй. «Можно ли при этом говорить, что мое и что твое!» — возмущался Гете, когда впоследствии досужие критики пытались установить точное авторство той или иной эпиграммы.
Так возникло более восьмисот «Ксений». Поэты отобрали четыреста лучших и напечатали в журнале «Альманах муз» за 1797 год.
Результатом были ожесточенные нападки на Шиллера и Гете.
Но они нимало не смутили авторов. По свидетельству Лотты, Шиллер намеренно не читал ничего из многочисленных печатных выпадов против «Ксений».
Душа поэта настроена на высокий лад, и он отторгает от себя все, что может нарушить его вдохновенье: он вернулся к поэзии.
Дружба с Гете разбудила в Шиллере умолкнувший было голос певца. Осенью 1795 года после шестилетнего перерыва появляются его новые стихи — «Поэзия и жизнь», «Пегас в ярме», «Раздел земли»; за ними следуют «Прогулка», «Помпея и Геркуланум», «Элевзинский праздник».
Это философская поэзия, и она во многом близка эстетическим статьям Шиллера. Основная ее тема — поэтический дифирамб власти песнопения, искусству, которое уводит человека от мелочных повседневных забот.
Так человек: едва лишь слуха
Коснется песни властный зов,
Он воспаряет в царство духа,
Вседневных отрешась оков…
Мечтатель-поэт опоздал к разделу земли: уже взял леса охотник, земледелец — золотую ниву, «аббат — вино, купец — товар в продажу, король забрал торговые пути…» Обездоленным оказался только поэт, забывший «о земной юдоли». У него ничего нет из земных богатств. Но зато Зевс оставляет для него открытыми небеса: «Будь принят в них, когда б ты ни пришел».
«Подняться» над буднями жизни, над пошлостью современной действительности — для Шиллера этот призыв был выражением глубокого отвращения к Германии девяностых годов, реакционной, охваченной страхом перед революцией.
Ах, как тоскует поэт о днях юности, когда он был полон веры в осуществимость своих идеалов.
Как бодро, следом за мечтою,
Волшебным очарован сном,
Забот не связанный уздою,
Я жизни полетел путем.
Желанье было — исполненье,
Успех отвагу пламенил:
Ни высота, ни отдаленье
Не ужасали смелых крыл.
Но жизнь оказалась бедней тех надежд, которые возлагал на нее поэт: мечты изменили. Единственное, что поддерживает его сейчас, в дни разочарований, — дружба и творческий труд.
Но кто из сей толпы крылатой
Один с любовью мне вослед,
Мой до могилы провожатый,
Участник радостей и бед?..
Ты, уз житейских облегчитель,
В душевном мраке милый свет,
Ты, Дружба, сердца исцелитель,
Мой добрый гений с юных лет.
И ты, товарищ мой любимый,
Души хранитель, как она,
Друг верный, Труд неутомимый,
Кому святая власть дана
Всегда творить, не разрушая,
Мирить печального с судьбой
И, силу в сердце водворяя,
Беречь в нем ясность и покой.
Тема труда, как силы, способной преодолеть противоречия действительности, гениально разрешенная в «Фаусте» Гете, вдохновила Шиллера на создание его «Песни о колоколе».
Немало досадно мещанских строк можно найти здесь — бурному взрыву страстей по ту сторону Рейна Шиллер противопоставляет размеренное, добропорядочное существование немецкой патриархальной семьи.
Но разве сводится к этому «Песнь о колоколе»!
Она построена как разговор мастера-литейщика со своими подмастерьями во время плавки. Всю жизнь человека будет сопровождать звон колокола — он возвестит о рождении, созовет друзей на свадьбу, он загудит набатом в час пожара, оплачет мертвых в день похорон…
Описание литья колокола (Шиллер наблюдал его в маленькой литейной возле Иены), мудрые советы мастера чередуются с картинами человеческой жизни, и это построение как нельзя лучше раскрывает идею стихотворения: от благополучия человечества неотделимы усилия простых людей, мастерство умельца, труд во имя Согласия и Мира на земле.
Друзья, кольцом
Вкруг колокола тесно станем
И, верные благим желаньям,
Его Согласьем наречем.
К единству, дружбе, благостыне
Пусть он людей зовет отныне…
Пусть раздастся громче, шире
Первый звон его о Мире.
Шиллер начал «Песнь о колоколе» в 1797 году, а закончил только два года спустя.
В тот промежуток времени, пока «отливался колокол», поэт создает почти все свои знаменитые баллады.
2 мая 1797 года Шиллер переехал в купленный им скромный флигелек с садом на окраине Иены. «Меня окружает прекрасная местность, — пишет он Гете, — солнце заходит, дружелюбно прощаясь, и щелкают соловьи. Все вокруг веселит меня, и мой первый вечер в собственных владениях исполнен самых радостных предзнаменований».
Шиллер, смеясь, говорил об этой своей первой собственности, которой он обзавелся почти на сороковом году жизни, что «поместье» придает ему больше «веса и значения».
Но что обрадовало его действительно — это сад. Тишина, покой, уединение — как не хватало их Шиллеру в шумной Иене! За грубым каменным столом в саду просиживает он теперь целые дни, а иногда и ночи напролет, с радостью отдаваясь поэтическому вдохновению. Он работает жадно, как бы торопясь наверстать упущенное за долгие годы молчания.
В балладах особенно сказалось благотворное воздействие Гете на Шиллера. Все больше освобождается поэт в эти годы от груза философских абстракций, от кантианского противопоставления жизни и искусства.
Не теряя идейной глубины, лирика Шиллера приобретает большую непосредственность и эмоциональность Поэзия одерживает победу над рефлексией, над вредившим ему подчас, по признанию самого Шиллера, «холодным рассудком».
1797 год — год баллад. Еще недавно между Веймаром и Иеной летали стрелы эпиграмм, теперь Гете и Шиллер прилагают к письмам только что возникшие баллады.
