Анатолий Кожевников - Стартует мужество
Летчики были правы. Количественное превосходство противника создавало для нас большие трудности. Мы били немцев умением, но важно было и число. Нельзя было распылять силы истребителей так, как делалось у нас.
— В общем, давайте, товарищи, — подытожил я, — с завтрашнего дня держать побольше скорость и получше взаимодействовать друг с другом.
Беседу закончил подошедший Гаврилов:
— Чего не спите? Отдыхать пора, товарищи, завтра опять не менее свирепые бои. Фашисты лезут как оголтелые. Все поставили на кон.
Когда летчики разошлись, Гаврилов, обращаясь ко мне и Семыкину, сказал:
— Я с командного пункта, принес «линию фронта».
Мы зашли в блиндаж и при свете электрического фонарика нанесли на полетные карты передний край, изменившийся за второй день боев. Красная линия вдавливалась по шоссейной дороге к Обояни и Прохоровке. Ценою огромных потерь противнику удалось продвинуться на несколько километров.
Проверив посты, мы с Гавриловым, не раздеваясь, легли спать. Совсем низко тарахтели По-2, выше с могучим рокотом шли тяжелые бомбардировщики. От разрывов бомб и снарядов непрестанно вздрагивала земля. У телефона дежурил Богданов. Я нередко задавался вопросом: когда спит этот вездесущий старшина. Днем его можно видеть на стоянке, в вещевом складе, на кухне, а ночью — бессменно у телефона. Он спокойно раскуривал самокрутку и лишь временами косился на стены землянки, осыпающиеся от близких разрывов.
Выстояли!
7 июля, едва начало светать, сражение возобновилось. Снова загремели залпы артиллерии, смешиваясь с лязгом танковых гусениц и ревом авиационных моторов.
Мы прикрываем Беленихино и Прохоровку — районы сосредоточения наших танков. Группы вражеских бомбардировщиков накатываются волнами, едва успеваем отбивать их атаки. Один за другим падают на землю фашистские самолеты, объятые пламенем. Вот молодой летчик Дердик, отвалившись от группы, соколиным ударом сбивает невесть откуда появившийся Хе-126. Расправившись с корректировщиком, он снова занимает свое место в общем боевом порядке.
Трудно передать словами ожесточение и накал боя. Мы только что рассеяли большую колонну «юнкерсов» и два из них сбили. Не успели, как говорится, перевести дыхание, как появилась вторая группа бомбардировщиков.
— Атакуем истребителей! — подаю команду. Веду эскадрилью в лобовую атаку, надеясь проскочить через строй «мессеров» без затяжного боя и обрушить весь удар по «юнкерсам».
На огромной скорости расходимся с истребителями и прорываемся к бомбардировщикам.
— Бить самостоятельно, атакую ведущего! — приказываю по радио.
Силуэт «юнкерса» быстро увеличивается в прицеле. Подвожу перекрестие сетки к его тупоносой кабине и нажимаю на гашетки. Молнией сверкает пулеметная очередь, и вражеский самолет, вспыхнув, входит в крутую спираль. Идет к земле и его ведомый, сраженный метким огнем Дердика, Остальные беспорядочно сбрасывают бомбы и уходят на свою территорию. Мы несемся вдогонку, но на помощь им приходят истребители прикрытия. Их много, и они связывают нас боем.
— Преследуйте «юнкерсов»! Бросайте «мессеров»! — кричит по радио офицер наведения.
А нам впору только отбиваться от насевших «мессершмиттов». Горючее на исходе. Вижу, некоторые летчики, расстреляв патроны, лишь имитируют атаки. Моя задача сохранить людей и машины, но офицер наведения неумолим:
— Бросайте истребителей, бейте бомбардировщиков!
— Меня самого не отпускают, — съязвил я в ответ. К счастью, когда «юнкерсы» скрылись из виду, «мессершмитты» начали выходить из боя.
— Мы ваши бои видели, — говорит встретивший нас на аэродроме Закиров. — Мы ваши пушка по звуку слышим. Смотрим — один горит, другой горит. Потом опять горят… А очереди как даешь, на сердце приятно!
— А как вы узнаете, что это мои очереди? — спрашиваю у оружейника.
— Очень просто! — оживляется он. — Вы бьете длинными очередями. Так, как стреляют другие, ихних очередей выйдет из вашей две, а то и три.
Наблюдения Закирова были верными. Не все еще наши летчики избавились от школьной привычки стрелять короткими очередями.
— Слышите, орлы, — обращаюсь к товарищам, — оказывается, очереди-то кое у кого коротковаты, потому и не достают до самого сердца фашиста.
— Выходит, что нам переучиваться надо, — сокрушенно говорит Аскирко. — В школе нам все время твердили: «Бейте короткими очередями», а тут — наоборот… Век живи — век учись.
— Именно так, — отвечаю ему, — век живи — век учись! А на войне — особенно.
Линия фронта придвинулась к Прохоровке и находилась теперь примерно в двух километрах от нашего аэродрома. Шли ожесточенные танковые бои. Противник, полагая, что в этом месте ему удалось прорвать главную полосу нашей обороны, бросил сюда для развития успеха механизированные и танковые дивизии. Но они наткнулись здесь на советский бронированный кулак и на мощный огонь артиллерии. Сражение достигало своего апогея.
У летчиков тоже была жаркая пора. Нам непрерывно приходилось вести тяжелые воздушные бои, драться буквально до последнего патрона.
В эти страдные и трудные для нас дни беспримерным героизмом отличился гвардии старший лейтенант Горовец. Встретив большую группу бомбардировщиков Ю-87, он врезался в их боевой порядок и один за другим сбил восемь самолетов. Когда кончились патроны, он пошел на таран и уничтожил еще одного «юнкерса». Салютом погибшему герою были залпы сотен советских орудий и минометов по врагу…
Погиб Дердик. В последнем неравном бою он сбил двух «юнкерсов», но вражеские истребители зажали его в клещи. Поняв, что выхода нет, отважный летчик врезался в «мессершмитта».
От недосыпания и предельного напряжения воли нервы у некоторых летчиков начали сдавать. Раздражала каждая мелочь, неудачи выводили из себя. Даже всегда спокойный и уравновешенный здоровяк Орловский стал иногда срываться. Приземлившись однажды на аэродроме, он выскочил из самолета и, выхватив пистолет, бросился на техника по вооружению Белова. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы догнать его Орловскому не помешал ударявший по ногам парашют.
— Бей своих, чтоб чужие боялись, — решительно остановил я бегущего летчика.
— Безобразие, товарищ командир, — раздраженно заговорил он. — У меня в бою пулеметы отказали. Зашел «фоккеру» в хвост, жму на гашетки, а стрельбы нет…
— А ты разобрался, почему пулеметы не работали?
— Зачем мне разбираться? Белов смотрит за вооружением, с него и спрос!
Приказываю разыскать Белова. Когда он пришел, на нем лица не было. Стали выяснять причину задержки пулеметов. Она произошла действительно по вине техника. В результате недосмотра тросы управления огнем вытянулись и не стали снимать затвор с боевого взвода.
