Анатолий Кожевников - Стартует мужество
Лукавин не ожидал такого оборота. Он думал, что я буду его успокаивать и отговаривать.
— Вот что, — сказал я со всей строгостью, — на следующее задание мы полетим с тобой в паре. Там и докажи свою искренность и честность. Но знай, если и на этот раз струсишь, расстреляю. Готовься к вылету.
— Товарищ командир, да я с вами хоть в огонь и в воду. Но вы посмотрите на себя: рука перевязана, лицо обгорело. Вы же не враг себе. Как вы полетите?
Я даже растерялся перед таким нахальством труса.
— Ты понимаешь, что я приказал тебе готовиться к вылету в паре со мной?
Лукавин понял, что ему не отвертеться, и пошел к своему самолету.
Вскоре мы взлетели. Я рассчитывал набрать высоту и действовать по принципу свободной охоты: на большой скорости атаковать замеченного противника и снова уходить на господствующую высоту или скрываться в облаках и подкарауливать фашистов. Лукавин, точно выдерживая установленные интервал и дистанцию, неотступно следовал за мной.
Показалась смешанная группа истребителей — восемь «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Они шли, не замечая нас. Решаю атаковать заднего, чтобы затем удобнее было повторить атаку. Наше положение было исключительно выгодным: со стороны солнца мы незамеченными вышли на исходную позицию.
— За мной! В атаку! — подаю команду Лукавину, вводя самолет в пикирование.
Перед тем как открыть огонь, обернулся на ведомого. Лукавин сделал полупереворот и, теряя высоту, уходил в сторону аэродрома. Но в этот момент его заметили «мессершмитты» и пустились преследовать.
Прекращаю атаку и спешу на выручку ведомого. Но враг опережает меня. Пользуясь превосходством в высоте, фашисты наседают на беглеца. Взятый в клещи, он вспыхнул от их очередей и, теряя управление, пошел к земле.
Бесславная смерть.
Теперь я один против восьми. Фашисты всей группой набросились на мой истребитель. Он уже весь в пробоинах и держится только чудом.
Выполняя сложные маневры, стараюсь выйти из-под удара. Мне удается зажечь один «мессершмитт», но это не останавливает фашистов. Они наседают еще яростнее. Два «фокке-вульфа» «присосались» к хвосту моего «яка», как пиявки, остальные атакуют с разных направлений. Мне бы достичь облачности, тогда, возможно, удастся оторваться.
Делаю восходящую спираль. Фашисты с коротких дистанций беспрерывно посылают пулеметные очереди. Уже близок край спасительной облачности. Но прежде чем мой самолет достиг ее, раздался сильный треск — с приборной доски посыпались стекла, двигатель начал давать перебои, по полу потекло горячее масло.
Прижавшись к бронеспинке, я все-таки вхожу в облака. Самолет «ранен» смертельно. Из патрубков начинает вылетать пламя, вот-вот может заклиниться мотор. Делаю в облаках разворот. С остановившимся винтом в крутом планировании теряю высоту. «Мессершмиттов» не видно, в воздухе спокойно. Спокойно и на земле: я вышел из опасного района, бои идут южнее.
Произвожу расчет для посадки с убранными шасси и тут же замечаю приземлившегося парашютиста. По круглому куполу парашюта не трудно определить, что это фашистский летчик, возможно, со сбитого мною «мессершмитта».
Сажусь на пшеничном поле, торопливо выпрыгиваю из самолета и оглядываюсь по сторонам. Раздается выстрел. Пуля, скользнув по капоту мотора, с визгом прошла над головой. Я нырнул в пшеницу и пополз в сторону выстрела. Залег у самого края поля — отсюда хорошо видно. Проходит десять, пятнадцать, двадцать минут… Неужели немец ушел? Нет, вижу, как он крадется. Когда враг поравнялся со мной, я вскочил на ноги.
— Хальт!
Не целясь, фашист выстрелил в мою сторону. Почти одновременно хлопнул и мой выстрел. Вражеский летчик ткнулся лицом в землю.
Я собрал трофейный парашют, затем взял свой и, взвалив их на спину, отправился в сторону Прохоровки.
На моем пути неожиданно появился автоматчик.
— Ловко вы с ним разделались, товарищ летчик. Мы весь бой видели и в воздухе и на земле. С нашей батареи это место просматривается как на ладони. Давайте помогу парашюты нести, — услужливо предложил автоматчик.
Когда мы подходили к позиции артиллеристов, раздались звуки частых ударов в гильзу: воздушная тревога!
— Идут, гады! — бросил мне автоматчик и побежал к пушке.
В сторону Прохоровки шли две девятки бомбардировщиков.
— Сейчас мы их накроем. Точно через наш полк идут, — не отрывая взгляда от самолетов, сказал командир батареи.
Артиллерийские расчеты приготовились к бою.
— Огонь! — скомандовал лейтенант, и, заливаясь неугомонным лаем, заработали автоматические пушки.
По фашистам вели огонь несколько батарей. Снаряды рвались сначала позади цели, потом впереди и наконец накрыли ее. У одного из «юнкерсов» оторвало хвостовое оперение, он начал падать и разламываться в воздухе. Почти одновременно загорелся и второй «юнкере».
Бомбардировщики вышли из зоны обстрела, и огонь смолк.
— Вот так и воюем. Двух сбили, и все. Стой, жди, когда опять через нас полетят. А истребители сами ищут и бьют, — не без зависти сказал лейтенант.
Фашистские летчики со сбитых бомбардировщиков опустились на парашютах в двух-трех километрах от батареи. К месту их приземления немедленно отправилась группа бойцов.
Подкрепившись у зенитчиков, я распрощался с ними и пошел в сторону Прохоровки, рассчитывая на попутной машине добраться до аэродрома соседнего полка. К вечеру я был уже дома.
— Хорошо, что пришел, — встретил меня Семыкин. — А я, признаться, загрустил, боялся, как бы Лукавив не подвел.
— А он все-таки подвел. — И я рассказал все, как было.
— Значит, трусом и погиб. А сколько я с ним натерпелся! Многое еще вам не говорил, думал, пepeменится человек.
Вечером мы собрались для разбора воздушных боев. Нужно было проанализировать действия истребителей противника, определить изменения в их тактике и улучшить свои тактические приемы.
Мы применяли знаменитую «этажерку» Покрышкина и все-таки несли потери. В чем же дело? Что мы недосмотрели?
В ходе обсуждения пришли к выводу, что основная покрышкинская формула боя: «Высота, скорость, маневр, огонь» — у нас применялась далеко не полностью.
— Скорости у нас мало, — резюмировал Орловский свои рассуждения.
— А где ты ее возьмешь? — возразил Егоров. — Если бы нам сократили время пребывания над передним краем, тогда можно было ходить и на больших скоростях. Все дело в запасе топлива.
— Перед начальством вопрос надо ставить, — раздалось сразу несколько голосов. — Немцы летают большими группами, а мы — мелкими, да еще и на малой скорости. Выходит, покрышкинская формула воздушного боя не для нас.
