Елена Первушина - Быть принцессой. Повседневная жизнь при русском дворе
К несчастию, брата моего Вильгельма, который очень веселился, укусила собака, принадлежавшая к своре Великого князя Михаила, последний тут же, на месте, ее застрелил, но тем не менее доктор Виллие из предосторожности прижег и вырезал брату ранку на ноге. Это было весьма неприятное происшествие. Когда брату стало лучше, его выносили в сад и даже в гостиную, а потом рана его и совсем зажила.
Maman находила Вильгельма чрезвычайно любезным в обществе; он танцевал, играл и веселился, как подобало молодому человеку; и она журила своих сыновей Николая и Михаила за то, что они усаживались в углу с вытянутыми, скучающими физиономиями, точно медведи или марабу. Правда, у моего Николая лицо было слишком серьезно для 21 года, особенно когда он посещал общество или балы. Он чувствовал себя вполне счастливым, впрочем, как и я, когда мы оставались наедине в своих комнатах: он бывал тогда со мною необычайно ласков и нежен.
Я уже называла дам, состоявших при мне, кроме них, наш Двор составляли: маршал Кирилл Нарышкин, шталмейстер генерал Ушаков, два адъютанта: Фредерике (женатый на Цецилии, моей подруге детства) и В. Адлерберг, который женился две недели после нас на девице Марии Нелидовой. Все они по милости вдовствующей Императрицы жили в Павловске.
Приблизительно в это время приехал из Берлина князь Антон Радзивилл и немало способствовал приятному препровождению вечеров своею веселостью; он умел придумывать разные забавы, шарады в лицах, музыкальные вечера, домашние спектакли. Двор переехал в Петергоф; короткое пребывание перед тем в Царском Селе сблизило меня с Императором Александром; это было для меня истинным счастьем! Я привыкла с самого раннего детства любить его, преклоняться перед ним, и эти чувства, походившие до некоторой степени на обожание, с годами превратились в глубокую и искреннюю дружбу. Мимолетные тучки только укрепляли еще более эту дружбу; но я расскажу об этом после, теперь это было бы преждевременно.
Итак, Двор отбыл в Петергоф. Николай повез меня от Стрельны по нижней дороге; я поминутно вскрикивала от радости при виде моря, старых деревьев, растущих по берегу, и фонтанов в парке. Одним словом, я была в восторге, и это место произвело на меня с первого взгляда гораздо большее впечатление, нежели Павловск и Царское. Празднества удались как нельзя лучше, иллюминация 22 июля мне чрезвычайно понравилась. День ангела вдовствующей Государыни был вместе с тем и днем рождения моего отца; поэтому сердце мое в этот день преисполнилось воспоминаниями о родительском доме. Несколько дней спустя Двор отправился в Ораниенбаум, где был устроен великолепный фейерверк. Мы занимали в Петергофе правый деревянный флигель почти целиком – его отделали заново для нас, новобрачных; все было изящно и свежо и обито шелковыми обоями. Одна только спальня, задрапированная темно-зеленым бархатом, произвела на меня мрачное и тяжелое впечатление. В этой самой комнате три года спустя я захворала, и так тяжко, что никогда после того духа у меня не хватало снова поселиться в этой комнате. Мы совершали прогулки, поездки, экскурсии морем в Кронштадт, где Император производил смотр флоту. Многочисленное общество, в котором дамы отличались более нарядами, нежели красотою, а кавалеры были скорее натянуты, чем любезны, было, однако, веселое: присутствие Императора Александра, очарование, которое он умел придать всему, что ни предпринимал, наэлектризовывали весь Двор. Несколько лет спустя все это изменилось совершенно в обратную сторону, о чем я вспоминаю с грустью; тем не менее это правда, и я расскажу об этом в свое время.
Я помню, что однажды Император взял сам ружье, дал по ружью трем своим братьям и приказал командовать им ружейные приемы, что весьма позабавило присутствующих. По вечерам мы с Николаем катались неоднократно верхом. Однажды мы пили чай на «собственной даче», куда отправились верхом; по дороге мы повстречали Кавалергардский полк, шедший на маневры, и Maman сделала нам потом замечание, что нас должен бы был сопровождать генерал Ушаков, так как мы слишком юны, чтобы ездить верхом только вдвоем.
За празднествами последовали маневры; они происходили между Петергофом и Ораниенбаумом. На них присутствовали иногда Императрицы, обе принцессы Вюртембергские и я, приезжая впятером в ландо; но так как мне приходилось сидеть между двумя Величествами, то я не испытывала никакого удовольствия от зрелища, которое при иных условиях было бы для меня большим удовольствием. Я помню маленькую сцену, происшедшую как-то между обеими Императрицами, первую из тех, какие мне довелось видеть в этом роде. Князь Меншиков, исполнявший обязанности сопровождающего и императорского вагенмейстера, повез нас как-то по довольно плохой дороге; лошади запутались, и коляска неожиданно покатилась назад, довольно устрашающим образом. Maman закричала, чтобы открыли дверцы, и торопливо выскочила; Императрица Елизавета последовала за ней; то же сделали и мы. Едва ступив на землю, Maman подошла к Императрице Елизавете, взяла ее за руку и голосом, по-видимому исполненным самого горячего участия, промолвила: «Вы испугались, милое дитя мое? Как вы себя чувствуете?», а [царствующая] Императрица ей отвечала, что она «ничуть не испугалась, а напротив того, вы испугались». Maman повторила опять свое, а Императрица принялась снова защищаться. Я не знала, как себя тут и держать! Когда мы снова уселись в экипаж, я заметила, что Императрице Елизавете было неловко, что я присутствовала при этой сцене, и, как бы себе в извинение, она сказала мне, когда мы остались одни, будто вдовствующая Императрица, к несчастию, нередко сваливает на нее то, что в действительности пугает ее самое, а она этого терпеть не может. Я ничего на это не отвечала, но, обсудив мысленно это происшествие, нашла, что если за Maman и водилась подобная слабость, то все же вина в недоразумениях ложилась на Императрицу Елизавету: своим едким и обидчивым тоном она только затягивала сцену, которая могла бы пройти незамеченной, прояви Императрица Елизавета большую ласковость. Как бы то ни было, это послужило мне уроком.
По возвращении в Павловск мы вернулись к прежнему образу жизни. Вскоре я должна была прекратить верховые поездки, так как однажды за обедней, когда я старалась выстоять всю службу, не присаживаясь, я упала тут же на месте без чувств. Николай унес меня на руках; я этого и не почувствовала вовсе и вскрикнула, только когда мне дали понюхать летучей соли и я пришла в чувство. Этот случай, в первую минуту напугавший присутствующих, был предвестником моей беременности, которой я сама едва верила; это известие обрадовало всех. Говорят, будто на том месте, где я упала, нашли осыпавшиеся лепестки роз, вероятно, из моего букета, и это нашим дамам показалось очень поэтичным.
