Ганс Киншерманн - Кроваво-красный снег. Записки пулеметчика Вермахта
Тяготы военного времени наложили на меня некий отпечаток. Постоянное нервное напряжение требует все больше времени для восстановления физических и моральных сил. Немного прийти в себя от ужасов войны удается лишь во время регулярных отпусков, однако даже кратковременное пребывание дома в кругу родных не способно полностью излечить мою исстрадавшуюся душу.
25 апреля. Во время непродолжительного затишья и отдыха бойцов нашего эскадрона награждают орденами и медалями. Кроме нескольких Железных крестов 1-го класса, мы получаем два Железных креста 2-го класса. Последние награды получает один фельдфебель из стрелкового взвода и я. За участие в рукопашных боях на никопольском плацдарме и во всех последующих мы, старожилы эскадрона, также награждаемся специальными серебряными значками. Впрочем, эти награды не слишком укрепляют мой моральный дух. Меня до сих пор еще не отпустил тот ужас, который я испытываю с тех самых дней, когда под Рычовом начались безумные гонки со смертью.
Нынешняя фронтовая обстановка существенно отличается от прежней. Я думаю, что мое душевное беспокойство вызвано многочисленными рукопашными боями, которые выпали на мою долю на передовой. Они сильно закалили меня, но за это приходится платить высокую цену. Когда несколько дней спустя я задумываюсь об этом, то прихожу к выводу, что мое нынешнее психическое состояние равносильно разглядыванию окружающего мира через некую спасительную завесу, своего рода фильтр, отсеивающий отрицательный опыт. Как только закончится война, он спадет, и я снова стану нормальным спокойным человеком. Позднее я прихожу к выводу, что внутреннее беспокойство всегда предшествует ранению, пусть даже и самому незначительному.
28 апреля. После того, как командиром эскадрона назначили нашего обер-лейтенанта, даже мы, уставшие от боев старожилы, чувствуем, что в нас снова зарождается воля к сражениям и победам. Его властная уверенность в собственных силах, проявленная в дни тяжелых боев в Румынии, придает нам силы и желание победить врага. Наш командир всегда находится в первых рядах наступающих, он ведет нас вперед под вражескими пулями к победе. Мы знаем, что готовы следовать за ним куда угодно, и в огонь, и в воду. Однако временами он бывает суров и даже безжалостен. Он не щадит ни других, ни себя. Даже во время мощных артиллерийских обстрелов, под градом снарядов или мин, он не надевает каску. Волосы у него темные, немного вьющиеся. Он всегда носит пилотку, что придает ему элегантный, молодцеватый вид. Несмотря на то, что наш обер-лейтенант несколько раз был ранен, он, как и все мы, верит, что непременно останется жив. Поскольку ему посчастливилось выйти живым и невредимым из серьезных передряг, мы считаем его символом неуязвимости. Поэтому мы были потрясены до глубины души, когда его жизнь оборвалась взрывом вражеского снаряда.
Однако не буду забегать вперед и опишу события в их хронологической последовательности. Начну с того, что в один прекрасный весенний день мы находимся на позициях близ румынской деревушки и радуемся солнцу и теплу. Хотя нам не видны передвижения врага в деревне, мы точно знаем, что он уже занял ее. Все вокруг тихо и безмятежно спокойно. Сегодня солнечный день, глаз радует сочная зеленая трава. Мы млеем от тепла, даже я на минутку вздремнул в окопе. Ищу глазами командира, который сидит на земле в соседней низине. Он ножом остругивает какую-то палочку. Мои товарищи радуются весеннему теплу и неожиданному короткому затишью в череде жестоких кровавых боев. Не слышно ни стрельбы из винтовок или пулеметов, ни взрывов артиллерийских снарядов или мин. Лишь иногда из деревни доносятся пьяные вопли русских солдат и пронзительные крики румынских крестьянок.
Всего несколько дней назад я вытащил пьяного в дым Ивана из постели какой-то истошно вопившей румынки в только что занятом нами селе. Он был настолько пьян, что не понимал происходящего, явно забыв о том, что идет война и мы, немцы, — враги советских солдат. Поскольку его невозможно было поставить в строй вместе с остальными пленными, мы решили снять с него всю одежду, которую тут же кинули в колодец. Затем мы бросили его в навозную кучу. К несчастью, у нас не было времени, чтобы проследить за его дальнейшей судьбой, нам оставалось надеяться, что румынские женщины не позволят ему бежать.
Мы как раз обсуждаем этот курьезный случай между собой — я, Вариас и Фриц Хаманн, — когда слышим голос нашего командира.
— Что там случилось с Иванами? — удивленно произносит он, заходит в мой окоп и начинает в бинокль рассматривать деревню.
— Они, должно быть, заразились какой-то тропической болезнью! — удивленно говорит он и начинает смеяться. Посмотрев на деревню в бинокль, я тоже не могу удержаться от смеха.
— Они, похоже, пьяны, герр обер-лейтенант! Танцуют как безумные! — замечаю я.
Тем временем все наше подразделение заходится от хохота. Солдаты недоумевают по поводу странного поведения русских, высказывают самые разные предположения. Действительно, почему они, оказавшиеся прямо перед деревней, дергаются, бегают и пританцовывают как ненормальные? Должно быть, так отплясывали американские индейцы, собираясь ступить на тропу войны. Я когда-то читал о них в переводных романах о приключениях ковбоев на Диком Западе. Затем неожиданно начинают вести себя подобным образом и солдаты из ближних к деревне траншей. Они выскакивают и перемешиваются с «танцорами», прибежавшими из деревни. До нас доносятся их громкие недовольные крики. Что же все-таки происходит? Неужели русские напились так, что впали в состояние необъяснимого буйства? Мы продолжаем строить самые разные предположения на этот счет.
Вариас, стоящий в соседнем окопе, зовет нас.
— Они, должно быть, перегрелись на солнце. Эй, смотрите, да они бегут прямо на нас!
И верно! Теперь я это и сам вижу. Кучка советских солдат бежит прямо на нас с такой скоростью, будто за ними по пятам следуют черти. При этом они отчаянно размахивают руками, как будто пытаются взлететь.
Что это — неужели новая тактика русских? Я занимаю позицию за пулеметом и беру на прицел приближающегося противника. На меня мчатся человек двадцать. Скоро они достигнут траншей, в которых на правом фланге размещены наши стрелковые взводы. Обер-лейтенант, в полевой бинокль наблюдающий за стремительно бегущим противником, успокаивающе кладет руку мне на плечо.
— Не стреляй! Они без оружия!
Я тут же отнимаю руки от пулемета и наблюдаю за тем, как русские один за другим перескакивают через окопы и бегут дальше. Наши солдаты пригибаются в окопах, давая русским промчаться вперед, вглубь наших позиций.
