Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Вот видите: он хочет, чтобы Соединенное Королевство «пребывало в тесной связи», но не представляет Британию «обычным членом». Поэтому не было никакого поворота на 180 градусов, никакого сальто. Именно с такой установкой он возглавил правительство.
Не то чтобы он против Европы или по своей природе враждебен любой континентальной державе. Напротив, он страстно любил Францию и, наверное, был самым раскованным франкофилом из тех, что занимали пост премьер-министра. Но, по его представлениям, Британия не ограничивалась рамками Европы, она обращена лицом ко всему прочему миру.
И в этом он удивительно последователен на протяжении всей политической жизни. В завершение статьи 1930 г. он представил свое видение Британии посредством диаграммы Венна, изображающей три пересекающихся круга. «Великобритания может претендовать, с равным на то оправданием, на одновременное исполнение трех ролей: европейской нации, средоточия Британской империи, а также компаньона англоязычного мира. Это не три внеположных дела, а триединое дело».
Империя давно ушла в прошлое, но разношерстный интернационализм такого подхода в наши дни становится все разумнее. В мире, где доля ЕС в глобальном ВВП неуклонно уменьшается, где США остаются самой большой экономикой и где наблюдается поразительный рост в странах Содружества наций, круги Черчилля по-прежнему являются здравым способом взглянуть на место и роль Британии.
Нелегко понять, как Черчилль поступил бы с планом Шумана, победи он на выборах 1945 г. Но в одном мы можем быть уверены: он никогда не совершил бы ошибки лейбористов и сел бы за стол переговоров. Возможно, обладая грозной энергией в ведении дебатов, он сумел бы убедить остальных европейцев выбрать межправительственный подход и отказаться от идеи, которая остается и в наши дни труднопостижимой и часто приводит в бешенство, – что «наднациональный» орган вправе брать верх над национальными и демократически избранными правительствами.
Если бы Черчилль был у власти в 1948 г., если бы он настоял на участии в переговорах, если бы фактор Черчилля был задействован в тех первоначальных европейских обсуждениях – кто знает, может у нас сегодня была бы другая модель ЕС, более англосаксонская, более демократическая.
В 1950 г., наверное, было слишком поздно. Да, лейбористы упустили шанс – и это было ошибкой. Но правда в том, что Монне и Шуман не слишком хотели присутствия Британии, иначе они предоставили бы Лондону разумное время для ответа, а не созывали на переговоры сломя голову, обусловив участие в них согласием на наднациональность.
Когда Черчилль следил за тем, что происходило в Европе в 50-е гг., он не испытывал какого-то чувства злобы, сожаления или изолированности. Напротив, он воспринимал развивающиеся планы общего рынка с отеческой гордостью. Ведь это была его идея – свести вместе те страны, связать их настолько неразрывно, что война между ними станет невозможна. Кто сегодня сможет отрицать, что его идея привела к впечатляющему успеху?
Вместе с НАТО (другой организацией, становление которой он вправе поставить себе в совместную заслугу) Европейское сообщество, ныне союз, смогло предоставить своим народам такой длительный период мира и преуспевания, какого не было со времен императоров из династии Антонинов. При этом не нужно отрицать многих несовершенств и издержек этой системы. Не следует преуменьшать и то напряжение, которое возникает при попытках включить в наднациональную структуру такую древнюю и гордую демократию, как Британия. Это четко предвидел Черчилль в 1950 г.
Что бы он сделал сегодня? Как расценил евро? Что подумал о директиве ЕС о рабочем времени? Какие слова сказал о Единой сельскохозяйственной политике? В некотором смысле все эти вопросы абсурдны.
Мы не можем досаждать великому человеку таким вздорным образом. Он не может нас услышать. Оракул нем.
Но мы можем исследовать его существенные и исключительно последовательные размышления над вопросами такого толка и взять из них несколько общих положений.
Он желал бы союза между Францией и Германией, пока имеется хоть малейший риск конфликта. Как человек, всю жизнь разделявший принципы свободной торговли, он поддерживал бы создание гигантской беспошлинной зоны.
Он бы хотел, чтобы европейская организация находилась в прочном и тесном союзе с Америкой, а Британия активно помогала крепить эти отношения.
Он видел важность того, чтобы объединенная Европа была бастионом, сдерживающим напористую Россию и другие потенциальные внешние угрозы.
Он стремился бы к личному вовлечению на уровне глав правительств. При нашем знании невозможно представить, чтобы он позволил важному саммиту мировых лидеров пройти без него.
Он защищал бы изо всех сил суверенитет палаты общин, ту демократию, за которую сражался и которой служил всю свою жизнь.
Вечером 5 марта 1917 г. он вышел из затемненного зала палаты общин в компании Александра Маккаллума Скотта, депутата-либерала. Он обернулся и сказал: «Посмотрите на него. Это небольшое место определяет разницу между нами и Германией. Благодаря ему мы с грехом пополам достигнем успеха, но из-за его отсутствия выдающаяся эффективность Германии ведет ее к окончательной катастрофе».
Конечно, сейчас это высказывание кажется внутренне противоречивым. Но если бы избиратели пощадили Черчилля в 1945 г., если бы он помогал рисовать фреску на стене, пока штукатурка еще не засохла, – эти противоречия могли бы не возникнуть вовсе.
Черчилль оставил европейскому континенту феноменальное наследие доброжелательности. Какую бы роль он ни отводил Британии, он был одним из создателей семидесятилетней эры без войн в Западной Европе – и сама идея о возможности конфликта становится все более абсурдной.
Воздействие Черчилля ощущается по сей день и в местах, далеких от Европы, – и многие скажут, что оно было к лучшему.
Глава 21
Творец современного Ближнего Востока
В лучшую пору прогулочной яхты «Кристина» ее показная роскошь, если не совершенная вульгарность, была самой впечатляющей среди всех частных судов, когда-либо бороздивших моря. На ее стенах висели полотна импрессионистов, в бассейне ползали омары, а кожа для обивки барных стульев была тщательно подобрана из крайней плоти китов. Но из всех экзотических экспонатов коллекции Аристотеля Онассиса самыми важными были гости – вожделенные бабочки, попавшиеся в его паутину.
На яхте можно было встретить Мэрилин Монро или Фрэнка Синатру, Элизабет Тейлор или Ричарда Бертона – пассажиры обменивались тостами на гакаборте, раскидывались в шезлонгах, а потом отбывали в свои каюты для супружеских кулачных боев, которые становились предметом пересудов. Но одна из собранных Аристотелем глобальных суперзвезд затмила всех остальных, и утром 11 апреля 1961 г. ее слава получила подтверждение.
«Кристина» с ее белым корпусом и желтыми трубами была переоборудована из канадского военного корабля, участвовавшего в десантировании в Нормандии. Теперь яхта осторожно продвигалась по Гудзону к месту швартовки на 79-й улице. А на воде был устроен приветственный фестиваль. Оглушительно гудели океанские лайнеры, трубили буксиры, а нью-йоркское пожарное судно весело выбросило вверх струю воды в честь прибытия в Америку самого популярного британца (до «Битлз» еще оставалась парочка лет).
Когда в тот же день время близилось к обеду, восьмидесятишестилетний Уинстон Черчилль прошел на палубу, поддерживаемый двумя крепкими сиделками. Он перенес еще один небольшой инсульт, зубы у него стали шататься. Но его лицо, как всегда, было ангельским, а слезящиеся глаза оставались яркими. Вокруг его шеи был повязан галстук-бабочка в горошек. Он постукивал по отполированным доскам все той же тростью с золотым набалдашником, которую Эдуард VIII подарил ему в 1908 г. по случаю свадьбы, и в нем мерцал прежний энтузиазм от предвкушения еды и небольшого алкогольного подкрепления.
Верно, что ему не всегда было легко поддерживать разговор с Онассисом, судовым магнатом, родившимся в Смирне. Тот постоянно рассказывал о «сукиных детях», вмешивавшихся в работу его казино. Но Черчиллю это не слишком мешало. В 1911 г. он претерпел шестинедельный круиз по Средиземноморью с Гербертом Асквитом, во время которого ворчал, что ему приходилось осматривать слишком много древних развалин. А в компании Онассиса он, по крайней мере, не испытывал неловкости из-за сравнительной нехватки классического образования.
И ему нравились ощущения круиза: ублажение, путешествие, бесконечные развлечения – ландшафты и морские пейзажи. Теперь перед ним открывался вид, который он впервые лицезрел в 1895 г., казалось отстоявшем на целую жизнь. Тогда в возрасте двадцати одного года он остановился у друга своей матери Бурка Кокрана, чтобы изучить секреты его ораторского мастерства.
В первый раз, когда Черчилль увидел Нью-Йорк, город казался внешне непритязательным. Да, имелись отдельные большие и красивые кирпичные здания, всевозможная суета и дым, поднимающийся из тысяч труб, – но также были дети в отрепье и иммигрантские трущобы, в которых трупы лошадей могли лежать на улицах по нескольку дней. Город был полон энергии и амбиций, но его застройка чем-то напоминала Манчестер, Ливерпуль или Глазго конца XIX в. Очертания Нью-Йорка не шли ни в какое сравнение с Лондоном.
