Ольга Голубева-Терес - Страницы из летной книжки
В районе нашего аэродрома погода лучше. Только что прошел тут дождь. Рассветает.
Приземлившись, узнаём, что многие вылетели в девятый раз, но возвратились с бомбами. А экипажи Олейник и Ульяновой не вернулись. На аэродроме стояла тишина.
На стоянках отдыхали зачехленные и закрепленные самолеты. Все уже уехали. Только на старте, закутавшись в самолетные чехлы, сидели две девчонки. Это были механики — Тая Коробейникова и Мотя Юродьева. Они так же молоды, как и те, кого они ждут. И я знаю, как они волнуются, перебирая в памяти все детали своей работы: хорошо ли они осмотрели машины, прежде чем выпустить в полет, все ли сделали? И как бы хорошо, внимательно, четко ни работал механик, такие вопросы всегда возникают. Я смотрю на изящную Таю Коробейникову, которая даже в измазанном за ночь комбинезоне выглядит элегантной, и думаю о том, что механикам тоже не сладко на войне, достается... Все свои силы отдают работе.
— Тяжело? — спрашиваю Таю.
— А тебе легче? Ну недосыпаем, ну руки морозим и сбиваем в кровь, ну под случайную бомбу попадем. А ведь вы, летуны, — она произнесла это слово ласково, — каждую минуту рискуете. Сколько хороших девчат погибло!..
Я подумала, что мы механикам многим обязаны. Их труд тяжелый и изнурительный. Он не ограничен никаким временем, не допускает никаких промахов. Это благодаря им наши самолеты летают, несмотря на громадное перенапряжение и пробоины. Пока летчицы спят, механики залечивают раны машин, проверяют моторы, заменяют износившиеся части. Они всегда под открытым небом, зимой и летом. Их обдувает ветрами, омывает дождями, изнуряет зноем. Несмотря ни на что, механики зимой голыми руками ввинчивают свечи, ставят цилиндры или соединяют, регулируют тяги управления мощностью мотора. Работа ювелирная, в рукавицах ничего не сделаешь. От мороза и ветра распухают и трескаются пальцы, а от бензина и масла покрываются язвами. Но тяжелее всего сознание лежавшей на них ответственности. Летчица, вылетая, принимает свой самолет из рук механика, а вернувшись, опять отдает его в ее руки. И все знают, что мельчайшая ошибка, малейший недосмотр могут привести к смерти летчиц, к гибели самолета, к поражению в бою. Пока машина находится в воздухе и где-то там, за горизонтом, бомбит врага, механики неприкаянно бродят по холодному полю, с тревогой и надеждой посматривают на запад, и бессонница не оставляет их до тех пор, пока не возвратятся машины. Первый... пятый... восьмой... двенадцатый... Сердце и онемевшие губы ведут счет самолетам. Машины садятся, и механики радостно узнают свои, бегут им навстречу. Но кто-то, закусив губу от обиды и боли, понимает, что потерял друга, а еще кто-то, вопреки всему, продолжает надеяться и ждать. Ведь бывают же чудеса на свете, бывают же чудеса!..
Постоянная тревога за судьбу своих летчиц привела к тому, что каждая из механиков относится к своему экипажу с какой-то особенной любовью. Хочется помочь всем, чем можешь, успокоить, избавить от лишнего труда.
— Ну что вы ждете? — с горечью спрашивает Тая. — Ищите же!
Мотя Юродьева, уткнувшись в молодую травку, молчит.
У телефона, согнувшись, сидит начальник штаба Ирина Ракобольская и беспрерывно кого-то вызывает, спрашивая о пропавших экипажах.
— Подождите, — сказала нам Ракобольская. — Возможно, придется лететь на поиски.
Рации на По-2 не было. И поэтому невернувшиеся самолеты разыскивались по наземной связи, а то улетали на поиски наиболее подготовленные экипажи.
Я легла на чехол рядом с Коробейниковой, неподвижно продолжавшей сидеть, скрючившись в комочек. Какое-то время молчали, находясь в состоянии полудремы.
— Алло! Алло! — донесся до нас радостный голос Ракобольской. — У вас? Все в порядке? Даже так?.. Спасибо.
Мы настороженно прислушиваемся.
— Слыхали? — крикнула нам начальник штаба. — Олейник с Никитиной успешно произвели фоторазведку и сели у истребителей. За аэрофотоснимки благодарность получили от самого командующего! Прилетят к обеду. Юродьева, — позвала она механика, — немедленно спать! Иди-иди... Выспишься — и встретишь.
И опять Ракоболъская названивала, разыскивая теперь уже экипаж Ульяненко, а мы молча ждали.
— Какая несправедливость! — вдруг сказала Сыртланова, усаживаясь рядом. — Мы на земле, в безопасности, и небо над нами чистое. Представляю, каково им...
Представила и я... Уж я-то хорошо знала упрямый характер Ульяненко. Она пошла на цель, я была уверена в этом. И за нее я не волновалась. Нина не растеряется. Да и штурман под стать ей. Ольгу море научило быть бесстрашной. Она росла в Туапсе. По отзывам многих летчиц, Оля никогда не психовала в воздухе. Не волновалась сама и не нервировала летчицу, потому что знала: паника — самый страшный враг в воздухе. В полете она всегда была спокойной и осмотрительной.
Осмотрительность и дерзость — ценные качества штурмана. Быть осмотрительной — это своевременно все увидеть, все заметить у противника. В авиации говорят, что у штурмана голова должна поворачиваться на триста шестьдесят градусов. Шею докрасна натирает воротник. А что сделаешь? Когда все видишь, тогда и действуешь уверенней. Быть дерзким — это не ухарство, это настойчивость в нахождении цели, в преодолении зенитного огня противника.
Помню, как мы несколько ночей летали в поисках склада с боеприпасами. Швыряли бомбы, а склада подорвать все не могли. Когда мы прилетели за очередным грузом, я вылезла из кабины, чтобы чуть согреться, попрыгать. На высоте здорово пронизывало, хотя и стояло лето. Ко мне подошла Оля. Их самолет тоже снаряжали. Мы заговорили с ней о «странностях» немцев: над Остроленской не стреляют, там, где бомбим, тоже сравнительно спокойно, а вот чуть-чуть отклонишься к северо-западу от Остроленской, так фрицевские зенитки надрываются от злости.
«Мне кажется, там склад, — сказала Оля. — Приглядись. Мы сейчас чуть-чуть прошли там, и я разглядела в лесу дорожку, которая обрывается». — «Так почему ты не отбомбилась там?» — «Сейчас ударим. А вы прикроете, если что...»
Мы с Ульяненко вылетели следом за Олейник и Яковлевой. Они хорошо рассчитали подход к цели, бесшумно подошли, планируя. Оля сбросила бомбы. Что там началось! Внизу рвались снаряды. «Ах, молодцы!» — кричала я, хотя они меня и не слышали. Замельтешили прожекторы, забили всех калибров пулеметы и пушки. Мы шли с невыключенным мотором, чтобы как-то отвлечь внимание гитлеровцев от самолета Олейник. Бросили бомбы на самый яркий луч прожектора. Домой вернулись довольные. Дерзость всегда содержит в себе риск. Но риск вызван необходимостью. А еще к этому надо прибавить знание, умение и волю к победе.
