Виталий Чечило - На задворках Cовдепии
По мнению автора, такое расхождение во взглядах является следствием непонимания самой природы терроризма. Методологически, характерным приемом политологов остается подмена понятий в т ч. относительно «терроризма». Это явление или непомерно суживают – применяют лишь к отдельным его разновидностям, или наоборот, произвольно распространяют на нетеррористические формы политического насилия. Известными штампами в советской политологии были «терроризм государственный», «ультралевый», или «ультраправый». В конце концов, и ныне популярный терроризм «международный». Собственно, последний перл принадлежит Р. Рейгану, который и сформулировал эту линию поведения правительства США, действующую доныне.
Очевидно, что между насилием государственным и оппозиционным существуют определенные социальные и типологические различия. В дальнейшем, относительно первого мы будем применять определение «террор», относительно второго – «терроризм». В обобщенном же понятии «политическое насилие» объединены все виды террористических проявлений. Эти дефиниции является сугубо рабочими. Относительно же самого явления, то терроризм является феноменом, который определяет случайный, недоступный по крайней мере для аналитического познания, фактор. Не должно быть никаких иллюзий относительно того, что возможно исследовать происхождение и характер определенного проявления терроризма. Все, что можно установить анализом, это то, что в одних обстоятельствах проявления терроризма осуществляются чаще, чем в других, и что при отдельно взятых обстоятельствах он может вообще не иметь места, примером чего является, в частности, Украина.
С определенной публицистической гиперболой, можно утверждать, что основным признаком терроризма в привычном значении этого понятия является немотивированность. На первый план выступают такие субъективные для политолога побуждения, как социальные и личные амбиции, склонность к крайним формам самореализации, и лишь потом идеологические обоснования этих амбиций. Это вместе взятое и создает специфический, вневременной, внеклассовый феномен мировосприятия – философию бомбы.
В этих обстоятельствах потребность преодоления терроризма сводится в смысле политическом к признанию неизбежности и допустимости риска всплесков (немотивированного) насилия в обществе. В смысле более узком – признанию профессионального риска политиков стать жертвой покушения. Еще Наполеон Бонапарт говорил: «лучше один раз быть убитым, чем всю жизнь этого бояться». Подобное здоровое отношение к угрозе со стороны террориста было присуще многим выдающимся политическим деятелям, которые сами стали жертвами покушений: Ю.Цезарю, А. Линкольну, Л. Барту, королю Иордании Абдалле.
Подобное позитивистское отношение к проблеме терроризма в конце концов присуще демократическому мировоззрению. Современную правоверную демократию принято считать духовной наследницей демократии античной. Именно античному (демократическому) мировоззрению принадлежит концепция тираномахии – борьбы с тиранией, если хотите – тираноубийства. В идеологии христианской, которая однако имеет немного общего с поучениями Нового Завета, концепцию тираноубийства легализировал брат Ордена Иисуса Ян Мариан, автор книги, которая повлияла также и на украинскую политическую элиту 17 столетия. Признание «народа» (политической нации) суверенным «источником власти» в юридическим смысле привело к признанию за последним в т ч. и права на насилие в форме вооруженного сопротивления тирании, или даже тираноубийства как частного случая, который следует из этого права. Это «право народа» как «высший закон» по мере отчуждения современной общепринятой (т н. демократической) формы общественного устройства, становится таким же ритуальным, как и другие «права», относительно которых законодателям и в голову не придет, что кому-то захочется ими воспользоваться. Согласно конституции ФРГ тираноубийство является чуть ли не обязанностью законопослушного бундесбюргера, но стоило РАФ посягнуть на обычного федерального чиновника, как в действие вступили чрезвычайные законы, влияние которые на состояние прав личности в ФРГ ощущается и до сих пор.
Ту же самую непоследовательность мы наблюдаем и в прочих попытках юристов, а вслед за ними политиков и идеологов сформулировать ту грань, за которой в общем-то допустимые в правовом отношении формы насилия, военного и политического, превращаются в недозволенные.
Террорист сражается нерегулярным образом. Но различие между регулярной и нерегулярной борьбой зависит от точности регулярного и обретает свою конкретную противоположность и тем самым также свое понятие только в современных организационных формах, которые возникают из войн Французской революции. Во все времена человечество вело войны и битвы; во все времена имелись правила ведения войны и правила ведения боя, и вследствие этого также нарушение правил и небрежение правилами.
Венский конгресс 1814—1815 годов вновь восстановил, в рамках всеобщей реставрации, понятия европейского права войны. Это была одна из самых поразительных реставраций в мировой истории. Она имела огромный успех, так что это право войны оберегаемой континентальной войны на суше еще в Первую Мировую войну 1914-18 годов определяло европейскую практику ведения войны на суше. Еще сегодня это право именуется классическим правом войны, и оно заслуживает этого имени. Ибо оно дает ясные различения, прежде всего, различения войны и мира, участников войны от неучастников войны, врага и преступника. Война ведется между государствами как война регулярных, государственных армий, между суверенными носителями jus belli, которые и в войне рассматривают себя как враги и не подвергают друг друга дискриминации как преступников, так что заключение мира возможно и даже остается нормальным, само собой разумеющимся концом войны. Перед лицом такой классической правильности – пока она имеет настоящую действенную силу – террорист или партизан мог быть только периферийным явлением, каким он фактически и являлся еще во время всей Первой Мировой войны.
В классическом праве войны прежнего европейского международного права нет места партизану в современном смысле. Он или – как в войне по династическим причинам 18 века – вид легкого, особенно подвижного, но регулярного отряда, или он как особенно отвратительный преступник стоит просто вне права. До тех пор, пока в войне сохранялось еще нечто от представления о дуэли и от рыцарства, по другому и быть не могло.
С введением всеобщей воинской повинности конечно все войны становятся по идее народными войнами, и тогда скоро возникают ситуации, которые для классического права войны являются трудными и часто даже неразрешимыми, как например ситуация народного ополчения или «вольных стрелков». Но в любом случае, современный партизан остается вне этого определения. Современный член «незаконного военизированного формирования» не ожидает от врага ни справедливости, ни пощады. Он отвернулся от традиционной войны и перешел в область иной, настоящей вражды, которая возрастает путем террора и антитеррора до истребления.
