Афанасий Коптелов - Возгорится пламя
— Ни о какой корзине не имею представления.
— Ой ли?! А письма об этой так называемой трагической кончине единомышленника? Тоже будете отрицать?
— Письма получал.
— Тэк, тэк. И от кого же?
— От политического ссыльного. А имени называть я не желаю. — Владимир Ильич перенес взгляд на товарища прокурора. — Это мое право.
— Как вам угодно, коллега, — сказал тот.
— Вашим коллегой не был и не буду.
— Исключительно в том смысле, что вы так же, как я, окончили юридический факультет.
— Но в судебных заседаниях мы — противоположные стороны. Я — помощник присяжного поверенного, и моя сторона левая.
— К сожалению, и в жизни та же левая. Иначе не было бы ни для вас, ни для нас этих…
— Пора приступить к делу, — перебил подполковник, устремляясь в дальнюю комнату, где горела зеленая лампа.
Товарищ прокурора, сладко зевнув, последовал за ним:
— …этих бессонных ночей. Моему возрасту они уже противопоказаны. А необходимость повелевает.
Оглянув полки с книгами, он покачал головой и, расстегнув шитый серебром воротник вицмундира, поудобнее уселся возле стола Надежды Константиновны.
Подполковник спросил, где хранится переписка. Владимир Ильич, указав на конторку, успокоил себя: там жандарм не найдет ничего подозрительного.
Перелистав рукопись, лежавшую наверху, жандарм прочел последние строчки: «Одним словом, нет основания видеть в аграрном кризисе явление, задерживающее капитализм и капиталистическое развитие» и передал статью товарищу прокурора:
— Вынесите свое резюме.
Конторку пока оставил в покое, решив, что самое крамольное не там, куда направляют его внимание. Подошел к полке: вскинув голову, увидел наверху толстые книги в кожаных переплетах. Вот в таких-то и держат государственные преступники самое сокровенное для них! Но с пола рукой не дотянешься.
Владимир Ильич предусмотрительно подвинул стул:
— Пожалуйста. Так вам будет удобнее.
Понятые сели в сторонке. Симон Афанасьевич, в отличие от своего соседа, был доволен, что жандарм позвал его сюда. После того как было отменено решение мирового судьи и пришлось уплатить за потраву пшеницы, Симон Ермолаев затаил обиду, и ему не терпелось посмотреть на исход обыска.
«Бог-то знает, кого наказать, — думал он. — Угонят писучего политика, и нам будет спокойнее».
Товарищ прокурора, просмотрев статью, пожал плечами:
— Вполне респектабельно. Криминала не вижу.
Симон Афанасьевич насторожился:
«Чего он говорит?! Неужто не завинят?!»
Тем временем подполковник, встав на стул, снимал с верхней полки книгу за книгой; оттягивая корешок, заглядывал под переплет и разочарованно отдавал Заусаеву. Тот клал книги себе на согнутую левую руку, как дрова из поленницы, и, набрав целое беремя, относил прокурору. Никитин вынимал из стопы две-три книги, бросал усталый взгляд на типографскую пометку на обороте титульных листов: все дозволенные! И чего тут смотреть?! Законы да статистические справочники! Еще «Вестник финансов, торговли и промышленности». Такие фолианты можно видеть у самого благонадежного интеллигента. Кончал бы подполковник поскорее свою затею. И добраться бы до земской квартиры да выпить чайку на сон грядущий. А еще лучше рюмочку. Да закусить груздочками со сметаной…
Ульяновы, стоя посреди комнаты, следили за каждым движением жандарма, — не подбросил бы чего-нибудь.
Надежда Константиновна незаметно тронула локоть мужа, как бы успокаивая: «Все обойдется, Володя…»
Подполковник уже снимал книги со второй полки. Еще немного, и он спустится на пол, примется за брошюры и журналы. А ниже их… Надежда Константиновна испуганно глянула на высокий горшок, в каких подают на стол топленое молоко, и тотчас отвела глаза. Как могла она не вспомнить о нем, когда «гости» стучали в двери дома?! В горшке, накрытом салфеткой, помимо писем, которые после расшифровки не успели сжечь, лежала брошюра «Задачи русских социал-демократов», изданная в Женеве.
Что теперь?.. Не миновать гиблого Туруханска или какого-нибудь Средне-Колымска!
Владимир Ильич заметил горшок раньше, потому и подвинул к жандарму стул, а тревога в душе не уменьшилась. Разве можно было оставлять нелегальную брошюру под руками? Давно собирался устроить в квартире тайничок, да все не находил надежного места. А сейчас достаточно жандарму нагнуться и сдернуть салфетку с горшка…
Но внешне Ульяновы ничем не выдавали волнения.
Товарищ прокурора, зевая, достал часы, откинул крышку и тряхнул головой.
— Ого-го! Уже четыре! Долгонько вы там пачкаете руки книжной пылью! А на земской сейчас, — он аппетитно пошевелил полными губами, — кипит вода для пельмешек!.. И у меня уже горло пересохло. — Не подымаясь со стула, позвал из столовой Елизавету Васильевну. — Хозяюшка! Не найдется ли у вас чего-нибудь холодненького?
Она принесла кружку квасу; взглянув на книжные полки, наполовину опустошенные, всплеснула руками:
— Ах я, старая неряха! Горшок-то здесь забыла убрать! А вы, — с нарочитой строптивостью упрекнула дочь и зятя, — молочко выпили, а посуду к книжкам сунули.
Усталый жандарм даже не успел взглянуть туда, как товарищ прокурора добродушно разрешил:
— Берите, берите, матушка. И нам бы по стаканчику…
— Схожу с фонарем на погреб. Принесу.
Заусаев обеими руками поднял горшок и передал ей.
— Когда я служил мировым судьей в селе Тасеевском, — продолжал Никитин, — мне хозяйка вот так же приносила в горницу топленое молоко. С румяной пенкой наверху. И до чего же оно вкусное! Я пил прямо из горлышка. Никогда не забуду. И спокойная у меня была работа, я вам доложу. Не то что теперь. Рекомендую, подполковник, переходите в мировые судьи. Будут вас жареными таймешками угощать, поросенком с гречневой кашей… Умеют наши сибирские бабы кухарничать!
А у жандарма и без того сосало под ложечкой. Заторопившись, он расстегнул верхнюю пуговицу мундира и склонился над нижней полкой.
Но там была педагогическая библиотека Надежды Константиновны, и вскоре подполковник разочарованно отошел от книг.
— Вот и хорошо! — обрадовался товарищ прокурора. — Займитесь-ка поскорее просмотром писем.
Жандарм внял совету: открыв конторку, достал письма и сел читать. Прежде всего он отобрал заказные и начал сличать почтовые штампы с квитанцией, судя по всему, перехваченной где-то во время обыска. Товарищ прокурора, обрадовавшись, что дело идет к концу, продолжал рассказывать теперь уже Владимиру Ильичу:
— Был у меня в Тасеевском знакомый, некто Сильвин Михаил Александрович. Из ваших же социалистов. И тоже петербуржец. Не доводилось ли знать?
![Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]](/uploads/posts/books/50636/50636.jpg)
