Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу
На середине ее лежал уездный городишко Горохов. И первого февраля основные наши силы расположились километрах в пятнадцати западнее этого города.
— Тут, пожалуй, можно денька на два — три стоянку сделать, пока роты находятся в засадах, — сказал начштаба и тяжело вздохнул: — Эх, и гнилая же здесь зима.
Третья военная зима действительно была для нас непривычной — расплакалась, раскапризничалась. Пехота еле вытягивает из грязи ноги. Обозы стали в тягость. И сани и телеги, и не разберешь, на чем ехать. Лошади напрягаются изо всех сил, каждые полкилометра всхрапывают, останавливаются, тяжело нося потными боками.
— Но надо же и по главной магистрали ударить.
— На Львов?
Решаем отправить туда в рейд один батальон налегке — без обоза…
По данным разведки, в Бродах, как раз на полпути между Ровно и Львовом, расположился крупный штаб. Те же данные говорят, что по железной дороге, соединяющей эти два важных пункта, через каждые десять — пятнадцать минут проходят эшелоны.
— Любая мина сработает, — спешит заверить капитан Кальницкий.
Третьего числа, утром, как только закончился болотный марш, мы вызвали в штаб Петю Брайко. Начальник штаба сидел, склонившись над столом, — выписывал из приказа установленный для батальона маршрут. Брайко, как всегда, лихо щелкнул каблуками.
— Здорово, Федот Данилович, — сказал Войцехович, называя комбата по имени его предшественника Матющенко.
Я удивился:
— Это почему же такое?
— Да он такой же хитрый, как и тот, Матющенко, — ответил Войцехович.
— Садись, Брайко! — И я пододвинул табурет к самым своим коленям. Заглядывая прямо в глаза шустрого, всегда готового к бою комбата, спросил: — Как люди, устали?
— Есть малость.
— А лошади?
— Еще больше…
— Сани заменили на телеги?
Войцехович бегло посмотрел в какую–то ведомость и ответил за Брайко:
— Наш Петро всякий приказ выполняет быстро. Конечно, заменил.
Я задумался, поглядывая то на карту, то на Брайко. Комбат неспокойно заерзал на табурете, всем своим видом как бы говоря: «Ну что тянешь? Говори уж!»
Я хлопнул его рукой по колену и сказал:
— Есть дело. Надо провести одну трудную диверсию. Мы решили поручить ее тебе. Как ты думаешь? А?
— Я готов, — сказал комбат вставая.
— Сиди, сиди. Если готов — хорошо. Давай поближе к карте.
Три головы склонились над картой. Еще раз пристально заглядываю комбату в глаза, проверяю, не робеет ли:
— Смотри сюда, в район Дубно — Львов. Здесь под ударами наших войск немцы быстро отходят на запад. Одновременно ими предпринимаются усилия задержать успешное наступление Красной Армии на севере к Ковелю. Значит, с запада в этот район должно беспрерывно идти подкрепление. А удирая, они увозят в Германию награбленное добро. Так вот, сегодня в пятнадцать часов без обоза и хозчасти, только с боевыми силами батальона, выходите в район Буды. Прибыть туда надо пятого февраля. В ночь на шестое тремя диверсионными группами на участке Рудня — Дубно пустить под откос не менее трех эшелонов. Кроме того, на железной и шоссейной дорогах поставить семь — восемь фугасов замедленного действия. Срок замедления не более как на пять суток. Треба вывести из строя весь этот участок дороги. В ночь на седьмое переберитесь в район хутора Сытенки и повторите то же самое на перегоне Радзивилов — Рудня. Понятно?
— Понял, товарищ командир.
— Обратный маршрут тебе укажет начальник штаба. Вернуться не позднее десятого февраля. Не опаздывай. Уйдем на запад… Для выполнения задачи батальону придается группа минеров во главе с капитаном Кальницким. С ними полтонны взрывчатки.
Еще раз мы все вместе смотрим на карту, разглядываем черные и красные полосы коммуникаций и словно видим там бегущие на восток поезда с танками, представляем, как через несколько дней все это будет грохотать, ломаться, грудой лома лететь под откос.
— Вопросы есть? — обращаюсь я к Брайко, перед тем как отпустить его.
— Есть. Где сейчас, хотя бы приблизительно, проходит линия фронта?
«Ах, если бы я сам знал, где она!» — думаю про себя, а вслух отвечаю:
— Точными данными сегодня не располагаю. Но примерно мы оторвались от своей армии километров на сто — сто пятьдесят. Так вот, веди разведку и на восток. Ты же не первый год в партизанах воюешь. Должен знать, что в партизанской войне наперед всего спланировать и предусмотреть невозможно. Поэтому и посылаю тебя. Надеюсь на твою инициативу, решительность и быстроту. А главное, конечно, на хитрость, уважаемый Федот Данилович, — шуткой закончил я постановку задачи. — Ну, ни пуха тебе, ни пера.
Через два часа облегченный батальон Брайко стремительно двинулся на юг — резать Львовскую коммуникацию.
26
Ночью отползла километров на десять к югу и тяжелая махина обозов всего нашего соединения.
Тут мы узнали о повальном бегстве оккупантов из Луцка.
Вечером Миша Андросов влетел в штаб со сводкой Совинформбюро, наспех записанной карандашом на клочке бумаги. Взволнованно, немного заикаясь, он стал читать. Прочитав фразу «наши войска освободили города Луцк и Ровно», торжествующе взглянул на всех нас и хотел продолжать дальше, но Мыкола Солдатенко остановил его:
— Почекай, почекай, комсомол. Не торопись… А ну, давай еще раз сначала, и громко. И не заикайся так.
Миша стал читать нараспев. Теперь у него получалось значительно лучше. На его голос в дверях показались головы связных, коменданта штаба Дудника. Солдатенко молча, не перебивая чтения, широким жестом пригласил всех зайти в хату. Через порог переступали люди в кованых немецких сапогах и ботинках на двойной подошве с металлическими шляпками гвоздей, в украинских юфтовых чоботах и кирзовых солдатских сапогах. На цыпочках, чтобы не скрипеть, они отходили в глубь хаты, пропуская вперед тех, кто в валенках, обшитых сыромятной свиной кожей с шерстью наружу, либо в лаптях. Даже часовой у входа в штаб, нарушая инструкцию, топтался в сенях, вытягивая шею, чтобы услышать новость, не только радовавшую наши сердца, но и имевшую прямое, скажем по–военному, оперативно–тактическое отношение к боевым делам соединения. А значит, и к самой нашей жизни!
Пришлось Андросову читать сводку в третий раз.
Слушали по–прежнему молча, каждый прикидывал что–то свое, заветное, глубоко личное… Слушали и мы, командиры, хотя уже, кажется, запомнили наизусть немногие строки сообщения. Перед моими глазами всплывали контуры фронтовой карты, мысль рисовала ярко–красные мощные стрелы, нацеленные с севера, из лесных массивов, откуда и мы две недели назад вырвались на юг. Эти стрелы сливались в моем воображении в одну, острие которой направлено сюда, на Львов. И мы на самом острие этой стрелы! Партизанское острие — тоненькое, хрупкое, а вслед за ним мощные кавкорпуса, а за конниками — армейская пехота. Впереди же нас самих тонкой иглой пробирается к артериям врага батальон Пети Брайко.
