Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу
— Видать, все–таки под счастливой звездой родился этот Антонюк. Ушел! — резюмировал на третий день начштаба, пристраиваясь к кавалькаде связных позади моей тачанки.
— Нагнали страху на бульбашей, — засмеялся связной Шелест.
— Главное, что простым дядькам немного мозги проветрили, — рассудительно сказал Дудка — связной из четвертой роты Тютерева. Он лихо сдвинул набекрень серую смушковую шапку, добытую при разгроме «лесных чертей».
— Мужики волынские клянутся и божатся больше с бандерами да клещами дела не иметь… Отбили мы им охоту, — посмеивались добродушно и другие.
Посоветовавшись с Мыколой, мы дали команду прекратить преследование.
— Надо взвесить обстановку и переходить к другой, более важной цели, — сказал я Войцеховичу.
Не сразу заметил, как затихла моя кавалькада.
— Гляди, Шелест! — долетело до меня тревожное бормотание Дудки. — Командир против шерсти бороду гладит. К чему бы то?..
Приметы, суеверия, предрассудки в нашем бесшабашном войске уживались с зоркой наблюдательностью. Я уже давно заметил это и следил за собой, чтобы неосторожным жестом не сделать промаха. Спохватившись, разозлился: «Э, да ну их к чертям… с их приметами».
* * *
Бои с бандами сослужили нам немалую службу. Во–первых, появились изрядные трофеи — оружие и в особенности хозяйственные припасы. Последних хватило бы нам не на один месяц, вздумай мы вести сидячую партизанскую жизнь. Большое значение имел и психологический эффект: победа досталась сравнительно легко. Это поднимало и престиж командования, и веру бойцов в свои силы. Даже партизаны из бывшего пятого батальона, расформированного в Мосуре за трусость, и те сейчас подняли нос кверху. Надо было поддержать этот порыв и закрепить его…
А штаб? Командование? Мы ведь тоже были солдаты, и увлечение было нам не чуждо. Но штаб обязан побольше думать и размышлять.
— Не слишком ли увлеклись мы преследованием?
Вот ушли на юг километров на сто пятьдесят. А зачем это?
— Даже и Кульбака не заметил, что до Карпат ближе стало.
— Еще за одной — двумя бандами погонимся — и опять вскочим с разгона в Карпатские горы.
— Чего доброго…
«Неужели все–таки возня с Гончаренко, «лесными чертями» и Антонюком, отнявшая у нас без малого десяток дней лучшего для рейда зимнего времени, была ошибкой?» — думалось мне.
Эх, если бы человек способен был угадывать будущее! Скольких бы ошибок он избежал или исправил их вовремя. Дар предвидения — это, пожалуй, самый высокий дар природы.
Но, как узнали мы позже, ошибка наша заключалась тогда в том, что мы рассматривали разгром банды Антонюка и школы «лесных чертей» только с военной точки зрения. Лишь много времени спустя нам стало известно, что в этой довольно ординарной с военной точки зрения операции особенно важной была политическая сторона дела. Именно она блестяще удалась и намного превзошла военную. На шестой сессии Верховного Совета Украины отмечалось, что в декабре 1943 года между командиром отряда «УПА» Антонюком и заместителем гебитскомиссара города Владимира–Волынского состоялся сговор: немцы обязались снабжать оружием националистические банды, а представители «УПА» — помогать фашистам грабить крестьян…
Значит, мы, разгромив эту банду, не только сорвали сговор разбойников, но и помогли украинскому народу разобраться, кто его друг, а кто недруг, помогли партии пригвоздить к позорному столбу заклятых врагов нашего правого дела. Партия большевиков назвала их настоящим именем: «украинско–немецкие националисты».
25
Приближался конец января. Мы еще не знали, что на правом фланге Первого Украинского фронта Ватутин уже подготовил операцию, которая непосредственно коснется и нас: удар во фланг противника силами двух кавкорпусов и тринадцатой армии.
— Раз уж занесло нас так далеко на юг, то надо и тут делать свое партизанское дело! Ход конем вообще–то удался, — ворчал на следующий день не то в оправдание, не то в укоризну начштаба.
— Только с разгона конь твой прыгнул на одну лишнюю клетку, — поправил я его шахматные аналогии. — Не пора ли сделать следующий ход? А?
— Какой фигурой ни ходи, товарищ командир, но надо подготовить этот ход пешками, — мудрил Войцехович.
— Согласен. Значит, снова мелкие диверсии?
Остановились пока на этом варианте.
Обстановка на фронте быстро изменялась, особенно на нашем направлении. Мы поняли это еще раньше, чем приняли сводки Совинформбюро. Угадали по бегству противника. По дорогам мчались на запад фашистские колонны и обозы. Отдельные мелкие группы проскакивали и на юг.
— Тут–то их и будут вылавливать наши партизаны. Обоз, штаб, санчасть остановим. Пускай приводят себя в порядок. И сразу несколько рот пошлем в разные концы в засады.
Особенно отличился в одной из таких засад командир взвода Устенко из третьего батальона.
Бравому комвзвода вначале не везло. Его хлопцы впустую пролежали целые сутки где–то на лесной опушке юго–западнее Луцка, но так и не дождались фашистских обозов. Длинную ночь и весь день серое небо тихо сеяло на землю вперемежку то дождь, то мокрый снег, то колючую крупу. Никакой поживы не было. Вечерело. Нужно было возвращаться в батальон.
Устенко приказал взводу сниматься и поручил своему помощнику вести людей к деревне, маячившей за лощинкой километрах в двух от места засады. А сам остался проверить, не забыл ли кто из хлопцев диски или оружие.
Вообще–то это был только повод: никакой самый захудалый партизан оружия никогда и нигде не забывал. Просто Устенко грызла горькая досада, и он захотел остаться наедине с самим собой.
«Это же позор! В батальоне теперь осмеют, — размышлял он. — Чуть не сутки мучить людей на дожде и холоде, и никакого тебе результата».
Как у всех талантливых людей, у него хватало завистников. Менее способные командиры взводов и даже рот не раз высмеивали его простецкий наряд и совсем не военное, несколько панибратское обращение с бойцами: «Командовать не умеет. Ни тебе выправки, ни голоса, ни взгляда командирского».
Устенко был щупленьким мужичонкой лет этак под тридцать. Но военные задания выполнял всегда блестяще. И вдруг — такое невезение.
Раздумывая о невеселой встрече в батальоне, он тихо насвистывал что–то, вышагивая взад и вперед там, где только что была засада. Затем лощиной вышел к дороге и вдруг позади, в каких–нибудь трехстах метрах от себя, заметил взлетевшую в небо ракету. Комвзвода оглянулся, инстинктивно прыгнул в кювет, лег за кучу битого щебня. По дороге, из–за бугра, прямо на него выползал небольшой обоз.
