Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском
Таким артистическим клубом в Нью-Йорке стал «Русский самовар», возглавляемый Романом Капланом.
В «прошлой жизни» Роман тоже был искусствоведом. Для этой профессии он обладает счастливым сочетанием необходимых качеств – эрудицией, художественным чутьем и безупречным вкусом. К тому же владеет английским как родным.
Но истинным его призванием оказался ресторан. Врожденным ресторатором Романа делают обаяние, общительность и безграничное гостеприимство. Будь он богат и живи в ХIХ веке, из него вышел бы тамбовский хлебосольный помещик: чтоб за столом всегда полно народу – сeмья, друзья-соседи, заезжие гости, племянницы-сиротки и тетки-приживалки. А вокруг чтоб бегали дворовые дети, половина которых – лично помещичьи.
В биографиях Бродского и Каплана есть одна общая черта: в начале 60-х оба были классифицированы советским правительством как насекомые. Иосиф был «окололитературным трутнем», а Роман – «навозной мухой». Так назывался газетный подвал о Каплане, опубликованный все в том же «Вечернем Ленинграде». Но сообразительный Каплан, перед мысленным взором которого уже замелькали «черные вороны», «Кресты» и этап, умудрился вовремя исчезнуть из поля зрения Ленинградского КГБ и кануть в Москве.
Гнев гебистов был вызван якшаньем Романа с иностранцами, а поводом к травле послужило его общение с американским композитором и дирижером Леонардом Бернстайном, приехавшим на гастроли в Ленинград. В статье «Навозная муха» красочно описывалось преступление Романа: Берн-стайн, уезжая домой за океан, подарил Каплану на память серебряный доллар с дыркой в середине. Растроганный Роман сказал, что проденет в дырку тесемку и будет носить на груди как амулет, который предохранит его от неприятностей и сглаза... И, представьте себе, предохранил!
Пострадал почему-то его невиннейший брат-близнец Толя Каплан, в глаза не видевший Бернстайна. Толю Каплана, моего коллегу геолога, за здорово живешь выгнали из аспирантуры.
Я познакомилась с Романом в 1961 году. В Ленинграде гастролировал Английский Королевский балет с тогдашней примой Марго Фонтейн. Ставили «Ундину». Я достала два билета, но за три дня до спектакля Витя уехал в командировку, и я не могла решить, кого пригласить на дефицитный балет.
Обещала одному, другому, намекнула третьему, держа первых двух на прицеле... В результате за час до спектакля оказалось, что спутника у меня нет. До Мариинского театра десять минут ходьбы. Иду по улице Декабристов, настроение – так себе. Оно упало до нуля, когда голубь с крыши увесисто капнул мне на плечо. Все же добрела я до театра. У подъезда жужжит возбужденная толпа, спрашивает, нет ли лишнего билетика. Я оглядываюсь, кого бы осчастливить, и тут передо мной возник импозантный молодой человек, с короткой бородкой и весь в замше.
– У вас что, девушка, нет билета? Хотите, проведу?
– Есть у меня билет, и даже лишний.
– Тогда проведите меня.
Так я познакомилась с Романом Капланом.
Балет «Ундина» оказался скучным и зеленым – действие происходило в воде. Мы ушли после первого акта и долго гуляли по Неве, соревнуясь в интеллигентности. На следующий день Роман пригласил меня в зоопарк.
В 2006 году мы отпраздновали в «Самоваре» сорокапятилетие нашей дружбы.
Я была хорошо знакома со всеми каплановскими женами. Каждая следующая была лучше предыдущей, но сравнения с Ларисой не выдержала ни одна из них.
Мой язык слишком беден, чтобы описывать Ларису прозой, и я предоставлю слово Иосифу Бродскому.
20 октября 1985 года в журнале «Нью-йоркер» было опубликовано эссе Бродского «Flight from Byzantium». Этот номер журнала Бродский преподнес Ларисе Каплан с такой надписью на полях:
Подарено 26 октября 1985,
в ее, Ларисы, день рождения
Ларисе – лучшей паре глаз,
рук, ног и проч., что есть сокрыто,
лица разбитое корыто,
крича «Ура». Шепча «Аlas».
Представ перед Ангелом, буркну: «Увы,
ты, Ангел, церковная крыса!»
Да, Ангелы выглядят хуже, чем Вы!
И хуже одеты, Лариса!
А девять лет спустя Бродский поздравил Ларису так:
Ларисе от Иосифа в день
ее пятидесятилетия с нежностью.
двадцать седьмое октября
1994 года
Вообще-то я люблю блондинок,
я, видимо, в душе брюнет
или начищенный ботинок,
и светлого пятна в ней нет.
Поэтому всю жизнь я славил
златые кудри, серый глаз.
И исключением из правил,
Лариса, я считаю Вас.
Ваш черный волос, глаз ваш карий
и вашей кожи смуглый шелк
мне говорят: ты пролетарий
судьбы, Жозеф, и серый волк.
Ресницы ваши, ваши брови
подрагиванье ваших век
испорченной еврейской крови
по жилам ускоряют бег.
Есть лица – как набросок Рая.
Как очертанье счастья. Но
их только на холсте, теряя
сознание, узреть дано.
А Вас, Лариса К., воочью
мы видим среди бела дня,
а Ромка видит даже ночью,
казня не одного меня.
За внешностью подобно вашей,
забыв сверкание Плеяд,
народы тянутся за Рашей
и в очередь века стоят.
Увидев Вас, Вас ищешь всюду,
сон не досмотришь до конца.
Но, как официант посуду,
вы разбиваете сердца.
Актер уходит за кулисы
и забывается поэт.
Но не забыть лица Ларисы,
тем паче – выключая свет.
Полтинник разменять не шутка.
Творит полтинник чудеса:
куда ни глянешь – всюду будка,
в которой нехватает пса.
Мы все познали: мир нагана,
мир чистогана и сумы.
Везде достаточно погано,
но, сидя у Романа, мы,
рожденные в социализме,
валяя в Штатах дурака,
мы скажем в оправданье жизни:
мы видели Ларису К.
Итак, Роман Каплан – человек на своем месте, а «Русский самовар» – праздник для тела и души. Еда вкусная, декор элегантный, в центре зала стоит белый рояль – подарок Барышникова, музыка на все вкусы, и пианисты – первый класс. Можно послушать и Моцарта, и Шопена, и старинные романсы, и цыган, и песни о Сталине.
Но главное в «Самоваре» – атмосфера. Именно атмосфера – не чопорная и не разгульная, а неформальная и легкая, – делает «Самовар» русским оазисом в англоязычном мире.
