Жан Маре - Жизнь актера
В фильме я исполнял сразу две роли: Рюи Блаза и дона Сезара де Базана, что в театре невозможно. Оба персонажа похожи, как близнецы.
Мне пришлось спорить с режиссером Пьером Бийоном: он не хотел, чтобы я рисковал. Но я был упрям. Однажды я больше часа просидел наверху приставной лестницы, откуда должен был лететь, схватившись за конец веревки, и пробить своим телом витраж. В действительности вместо веревки должна была быть люстра, но, если бы я раскачивался на ней, размах был бы недостаточным. Бийон пригласил дублера. Тогда я взобрался на лестницу раньше него и отказывался спуститься. Режиссер отказывался снимать. Мы теряли дорогостоящее время. В конце концов он сдался.
Работая в этом фильме, я приобрел привычку не повторять опасные или физически трудные сцены. В роли дона Сезара мне пришлось скакать на лошади, не касаясь стремян (что наездники делают очень легко). На репетициях мне это не удается. Раздается команда «Мотор! Поехали!», и у меня все получается. Я понял, что способен во время съемок сделать то, что не смог бы сделать специально. Впредь я придерживался этой методы, удивлявшей многих профессионалов.
В «Рюи Блазе» я чуть не утонул. Нужно было переплыть поток, чтобы нарвать на другом берегу любимые цветы королевы. Такой поток мы нашли только во Франции, около местечка Тинь, когда там еще не было плотины. Я должен был позволить бурлящей воде унести меня и перебросить через три, расположенных друг за другом, порога. Вода была белой от пены, ледяной и неслась с огромной скоростью. Никто не предполагал, что я решусь на это. К тому же я терпеть не могу холодную воду.
Мое решение сниматься без репетиции заставило режиссера пригласить пожарника, который должен был репетировать вместо меня. Но, когда он увидел бурный поток, категорически отказался. Таким образом, я снимался в этой сцене без репетиции. Я решил, что буду падать через пороги ногами вперед, чтобы не разбить о камни голову. Но из-за того, что по сценарию я оказывал сопротивление потоку воды, меня понесло через первый порог головой вперед. Я оказался в водяном смерче, зажатым в расщелине между скалами ногами вверх и вниз головой. Никто не знал, где я. Камера меня потеряла. Я попытался перевернуться. Сначала удивился, что никто не пришел мне на помощь. Меня душил немой гнев, и не без причины! Мысленно я честил всю группу на чем свет стоит. Этот гнев меня и спас, удесятерив силы. Посылая ко всем чертям технический персонал группы, я цеплялся за скалы, чтобы выбраться оттуда. Наконец меня заметили, совершенно обессилевшего. Я снова скатился в свою расщелину, и следом тонны воды обрушились мне на голову. «То, что я сделал один раз, я смогу сделать и во второй», — подумал я. Я снова слегка высовываюсь из воды. Слышу крики: «Не тяните! Не тяните! У него веревка вокруг шеи». Тут я замечаю, что мне бросили веревку со скользящей петлей, и она действительно обвилась вокруг моей шеи. Обрушившаяся, ослепившая меня вода не дала мне возможности увидеть ее и почувствовать. Это чудо. Я хватаюсь за веревку. Меня вытаскивают из воды. И только тогда я осознаю, что она ледяная, и чувствую, как сильно я замерз.
Меня раздевают, растирают, дают выпить горячительного. Я прошу сигарету. Зажигаю ее и слышу рев оператора:
— Скажите Жанно, чтобы прыгал в воду сейчас же, потому что солнце уходит.
Мы находились в ущелье, куда солнце заглядывало ненадолго. Мне пришлось трижды прыгать в воду, стараясь при этом лететь через водопады ногами вперед.
Вечером в местном бистро я услышал:
— Ох уж эти киношники, хотите заставить нас поверить, что один из вас будет купаться в Изере.
Они не поверили, когда я сказал, что сделал это сегодня. Позднее Тинь был затоплен.[33] Я мог бы наивно поверить в наказание Божье, поскольку имею смелость думать, что зло, которое мне причиняют, судьба всегда наказывает.
Во время съемок «Рюи Блаза» позвонил Эберто и пригласил меня сыграть в «Двуглавом орле» в «Фениче» на театральном Биеннале в Венеции.
— Это для Жана и для Франции, — сказал он, — расходы слишком большие: оплачивать работу актеров нет возможности. Я дал согласие и после съемок снова поехал в Венецию.
— Что вы собираетесь покупать? — спросила меня Эдвиж.
— Ничего. У меня нет денег.
— Я хочу сказать: что бы вы хотели купить, если бы они у вас были?
Это показалось мне подозрительным.
Накануне нашего спектакля в «Фениче» давали очень красивый балет Жана «Юноша и смерть», который я не смог посмотреть в Париже, поскольку был занят в театре. Я попросил директора «Фениче» предоставить мне место в зале. Мне дали место на галерке, да такое неудобное, что мне пришлось спуститься в королевскую ложу и стоять позади занимавших ее людей, предварительно спросив у них разрешения.
Изумительный балет с великолепными Жаном Бабиле и Натали Филипар в хореографии Ролана Пети. На следующий день я встретился с директором фестиваля и говорю ему:
— Если бы я потребовал заплатить мне за то, что я играю здесь в «Двуглавом орле», я мог бы купить сорок билетов. Неужели нельзя было по крайней мере дать мне приличное место?
— Как? Вам не платят? Я дал пятьсот тысяч франков господину Эберто.
— Пятьсот тысяч франков на все дорожные издержки, декорации, костюмы, актеров? Да этого хватит только на то, чтобы еле-еле свести концы с концами.
— Да нет же. За все это я сам плачу. Я дал пятьсот тысяч франков для актеров.
— Хорошо. Это все, что я хотел знать.
Иду к Эберто:
— Итак, ты положил пятьсот тысяч франков себе в карман?
Я узнаю, что ни Эдвиж, ни Варенн не согласились работать даром. Им заплатили.
— Так вот, я хочу получить такую же сумму, как Эдвиж, я разделю деньги с товарищами, иначе я не буду играть, — говорю я.
— Ну и что ж. Значит, ты не будешь играть. Сделаем объявление для публики, что ты отказываешься играть. Не надо было соглашаться работать бесплатно.
Вынужденный играть, я поклялся, что ноги моей больше не будет в театре Эберто. И сдержал слово. Поэтому пьеса не была возобновлена. Иначе мы бы закончили сезон с аншлагом.
Вернувшись в Париж, я снимаюсь в нескольких фильмах. Сначала в «Майерлинге» режиссера Жана Деланнуа. Здесь я встретился с Доминик Бланшар, которую знал еще ребенком. Она совсем юная, ей пятнадцать лет. Красивая, обаятельная, чистая, полная детского очарования. Мы подружились, и все это заметили. Несмотря на разницу в возрасте (я более чем в два раза старше), друзья воображают идиллию и будущую свадьбу. Мы с Доминик единственные, кто ничего не подозревает. Газеты ухватились за эту новость. А наш продюсер думал только о рекламе фильма. Одна наша общая знакомая даже решила серьезно поговорить со мной об этом. Я успокоил ее: «Я слишком люблю Доминик, чтобы желать ей такого мужа, как я». Это было правдой.
