Максим Коробейников - Подробности войны
За дребезжанием, стуком и скрипом телеги мы ничего не слышали вокруг, поэтому, когда подъехали к перелеску, кто-то крикнул:
- А ну-ко в сторону! Проезжай стороной, говорю! Солдат-часовой у землянки энергично махал нам руками, чтобы мы объехали какой-то объект.
- Что испугался-то больно? - отвечает ему Анатолий.
- А то, что едешь и не видишь ничего.
- А что видно?
- Рама, вот чего.
Когда мы подняли головы, то увидели, как двухфюзеляжный немецкий разведчик спокойно ходит над перелеском.
- Ты рамы никогда не видел? - спрашивает Анатолий. - Они у нас каждый день летают.
- Тебе что, - ворчит часовой, - с тебя взятки гладки, проехал и ищи тебя. А мы тут - отвечай головой.
- Ладно, премудрый пескарь, сиди. Не бойся! - крикнул Анатолий и, резко взяв на себя правую вожжу, объехал закрытый объект стороной.
Поздно вечером мы добрались до штаба армии. Начальник отдела кадров отдыхал. Дежурный выделил нам землянку, показал столовую, баню, указал, куда поставить лошадь и у кого взять сена.
Сначала мы направились, конечно, в баню. Это была давняя мечта: в тишине, не торопясь, смыть в парилке с себя все лишнее - грязь, пот, копоть, избавиться от зуда, который ночью иногда доводил до сумасшествия, а потом надеть чистое белье.
Мы влетели с Анатолием в предбанник, разделись. Дверь на крючок заперли.
- Еще упрут обмундирование, - заметил Анатолий. - А вам в Москву надо ехать.
- Ну и зловредный ты, - сказал я.
- А что, товарищ капитан, в Москву без обмундирования-то не пустят!
- Ну и ехидный...
Войдя в парную, Анатолий поддал воды на каменку. А потом бил меня веником не за страх, а за совесть.
Потом я хлестал его прутьями, тем малым, что осталось от веника. Оба вздыхали, орали, задыхались от пара и блаженного состояния.
Выйдя в предбанник, Анатолий опять взялся за свое:
- Ох, товарищ капитан, хорошо-то как! Если бы только вы не уезжали...
Травил он мою душу, мой ординарец, которого я тоже любил беспредельно.
Ужинали в офицерской столовой. Вначале Анатолия не пускали. Но я быстро уговорил официантку. Сказал ей, что мы с переднего края, и она подобрела. А когда я предложил ей: "Хочешь, я покажу солдата, у которого три медали "За отвагу"?! - она сдалась.
Анатолий вытащил фляжку. Выпили, налили официантке, она не отказалась. И говорили, говорили, больше чтобы она послушала, какие мы с ним герои. Она сидела, вздрагивая будто от озноба, и вздыхала:
- Ой, как страшно! Ой, не приведи господь!
И по тому, что на ее руках появилась гусиная кожа, а на лице красные пятна, можно было поверить: ей действительно было страшно. Рассказывали о войне до тех пор, пока старшина не попросил нас удалиться. Уходя, официантка сказала:
- Ишь, мордоворот. Туда бы его, к вам...
А ординарец шепнул мне:
- Товарищ капитан, может, останетесь с ней?
- Ты что, забыл, куда я еду? В Москву. То-то.
Спали мы как убитые.
Утром ординарец удивил меня. Он не только встал раньше, но и разузнал кое-что.
- Товарищ капитан, - сказал он, - а начальник отдела кадров здесь полковник Мухоедов. Помните, был у нас в дивизии на Северо-Западном?
Господи, как же не помнить Мухоедова! Я знал его, когда он еще младшим лейтенантом был. В конце сорок первого года я командиром полуроты приехал из запасного полка с маршевой ротой на фронт и должен был, сдав в дивизии пополнение, вернуться в Борисо-глебск.
В штабе дивизии вышел к нам кадровик, младший лейтенант, огромного роста, худой, долго рассказывал о тяжелых боях, которые ведут полки, и просил остаться на фронте тех из нас, кто умеет стрелять из пулемета. В дивизии были пулеметы и патроны, а пулеметчиков не хватало. Я согласился и тут же был назначен командиром пулеметного взвода. Мухоедов вскоре куда-то исчез, я забыл о нем, не до того было.
- Вот ведь, товарищ капитан, - продолжал рассуждать ординарец, - был младший лейтенант, а теперь полковник.
- Ну и что? - спросил я.
- А вот то, товарищ капитан, - объяснил он. - Мы когда-нибудь с вами увидимся после войны, а вы уже полковник.
- Ну, ты размечтался больно, - пытался я охладить ординарца. - Откуда ты узнал про Мухоедова?
- В штабе писарь сказал, - ответил он.
Я, конечно, утаил от Анатолия, что видел во сне официантку. А он, будто подслушав мои мысли, проговорил:
- Товарищ капитан, я сон сегодня видел.
- Официантку, наверно? - спросил я.
- Нет. Капитана Чижа. Мы идем с вами в нашу землянку, а он стоит в дверях с автоматом и не пускает нас и будто бы говорит: "Это моя!" Так и кричит: "Моя, моя теперь землянка!"
Утром я толкнулся в домик, в котором размещался начальник отдела кадров.
- Разрешите, товарищ полковник?
За столом сидел Мухоедов. Я его сразу узнал. Он, по-моему, стал еще крупнее, потому что раздался вширь, был уверен в себе, чувствовалось, что он приобщен к большой власти. Сто килограммов веса внушали к нему величайшее уважение.
- А-а-а, - радостно протянул он, - сибирская непромокаемая, заходи!
Я доложил, что прибыл в его распоряжение.
Мухоедов не встал, видимо, опасаясь удариться головой о потолок, а, наоборот, предложил мне сесть.
- Так вот, дорогой, - сказал, когда я уселся в ожидании, - прибыть-то ты прибыл, а вот что с тобой делать, ума не приложу. Понимаешь, в чем дело. Звонил Вержбицкий. Убило этого, как его, фамилия птичья такая... Стриж, что ли?
- Капитан Чиж? - подсказал я, чувствуя, как внутри у меня все оседает, и в то же время надеясь, что убило кого-то другого.
- Да, капитан Чиж. Сегодня ночью. В землянку болванкой ударило. Всех наповал, кто был.
Посидели молча. Откровенно говоря, Чижа мне было жалко.
- Поезжай домой. Поезжай, дорогой. А учиться - потом, - говорил мне Мухоедов. - Вот кончится война, и выучишься. Видно, не судьба...
Когда я вышел от Мухоедова, на меня набросился ординарец - налетел, как вихрь. Ликуя и радуясь, он спросил:
- Товарищ капитан, домой, говорят, поедем?
Я на него прикрикнул:
- Какого черта ты прыгаешь? Какого дьявола радуешься?
А у того улыбка до ушей:
- Товарищ капитан, мне писарь говорит: "Домой поедешь с капитаном своим. Убило там кого-то. Твоего капитана возвращают". И я прямо сюда.
Уже в телеге Анатолий снова начал свои песни:
- Вот, товарищ капитан, все обрадуются! Праздник-то будет! Уж выпьем за ваше здоровье! И знаете что, товарищ капитан, я подумал? Приедем мы домой с вами, на Великую, а вас все спрашивать будут: "Как там в Москве-то живут?" А?
- Сукин ты сын, вот ты кто, - попытался я грубостью умерить его пыл.
Но ординарец не унимался. Ему теперь все было нипочем!
- Видите, товарищ капитан, как она хвостом-то весело машет, - кричал он, указывая на кобылу. - Тоже радуется. Чует, что домой я не один еду. Вас везу.
