Михаил Казовский - Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
Снова неудача.
Снова один.
Никого родного. Бабушка не в счет.
Ни одна женщина не могла его понять.
Иванова, Лопухина, Сушкова…
Ведь ему нужна женская душа, а не тело. Тело – не загадка. Он ее давно разгадал. Душу бы открыть?
Как выдуманный им Демон он жаждет насладиться душой.
Он трагический ловец душ. Демон или Ангел?
У него на груди – оберег с иконкой Михаила-Архангела. Бабушкин подарок.
Он оберегает. Ангел-хранитель. Значит, все же Ангел?..
В перерыве многие драгуны подходили знакомиться. Лермонтов немного успокоился, улыбался, слушал разговоры о скором выступлении в сторону Тифлиса для участия в смотре. Смотр – демонстрация дисциплины и выучки. Николай Павлович обожает смотры. Достойный сын своего отца – императора Павла, для которого боевые действия были ничто, а парады – все.
Михаил подумал, что от мрачных мыслей надо отвлекаться службой и литературой. Может, так на роду ему написано – не познать семейного счастья? Как там у Пушкина? «Нет, я не создан для блаженства; ему чужда душа моя; напрасны ваши совершенства: их вовсе не достоин я».
При первой возможности он обязательно проведает князей Чавчавадзе. Нанесет дружеский визит.
А вот к Нечволодовым вряд ли поедет. От греха подальше.
С трудом дождавшись окончания представления, Лермонтов воспользовался тем, что публика, аплодируя, сгрудилась у сцены и скрылся за деревьями. Постоял, подумал, а затем решительно зашагал домой.
Глава вторая
1
В Крым и на Кавказ хотело поехать все большое семейство Николая I, вплоть до пятилетнего Микки, но монарх решил осчастливить лишь жену, Александру Федоровну, старшего сына Александра – цесаревича, наследника престола, и недавно отпраздновавшую совершеннолетие дочь Марию. Первая железная дорога в России пролегала пока только от Петербурга к Царскому Селу и Павловску, так что путешествовать приходилось в каретах и на пароходе.
«На хозяйстве» в столице император оставил младшего брата – великого князя Михаила Павловича, графа Новосильцева – председателя Госсовета и кабинета министров, а также особо доверенное лицо – вице-канцлера графа Нессельроде.
Августейшие путешественники провели неделю в Таврической губернии, открыв гравийную дорогу из Ялты в Алушту и Симферополь, а затем в Севастополе сели на военный пароход «Северная звезда» и поплыли к Черноморскому побережью Кавказа. Встали на Геленджикском рейде, приняли доклад барона Розена, посмотрели войска. Но парад не удался: проливной дождь и порывистый ветер смазали впечатление, да еще на рейде неожиданно загорелся трюм корабля сопровождения, и один из матросов был доставлен в госпиталь с сильными ожогами. Император сердился, выговаривал подчиненным. Дальше – больше: на морском пути к югу, в сторону Сухум-Кале, настиг шторм, дурно повлиявший на самочувствие ее величества. Пришлось задержаться в крепости на несколько дней. Затем дорога в каретах до Тифлиса под охраной казаков, пехотинцев и нескольких пушек заняла трое суток, с остановками на ночлег в Кутаиси и Гори. Здесь приветствовал грузинский губернатор князь Палавандов, а уже в Тифлисе – военный губернатор генерал-лейтенант Брайко. Снова не обошлось без досадных происшествий: на торжественный прием опоздал полицмейстер Ляхов, когда же явился, то был изрядно пьян (потом оправдывался, что принял «для храбрости»), чем очень разгневал его величество. Самодержец повелел снять несчастного с должности и отдать под суд.
Вечером 9 октября зарядил дождь, и семья императора возвратилась со службы в храме Успения Пресвятой Богородицы (прозванный в народе Сиони – в честь Сионской горы) под зонтами. Во дворце губернатора разожгли камин. Чувствуя недомогание, Александра Федоровна на ужин не вышла. Николай Павлович ел рассеянно, заметил: «Как бы завтра ливня не было: вновь провалим смотр». Чай не допил и вскоре ушел. Дети поняли, что парад состоится при любой погоде.
Брат и сестра устроились в креслах у камина. Александр задумчиво смотрел на огонь, а Мария куталась в тяжелую шаль. Прервав молчание она спросила:
– Саша, о чем ты думаешь?
Брат глянул как-то отрешенно и пожал плечами.
– О чем? Об империи нашей. Как же ею управлять тяжело! Столько верст, столько весей и городов, столько лиц и характеров! Как добиться спокойствия? Миллионную армию держать тяжело, разориться можно.
Мария вздохнула.
– Папенька считает, главное – это армия. Наш великий предок Петр Первый завещал нам беречь как зеницу ока армию и флот.
– Я не возражаю, но какую армию? Мы по-прежнему молимся на Суворова: «Пуля дура – штык молодец!» Но настало иное время. Вместо парусного флота нам нужны военные пароходы. Вместо гладкоствольных – нарезные ружья. Новая артиллерия… Но попробуй сунься к отцу с этими идеями – или засмеет, или отругает. По нему, все у нас идет правильно.
У великой княжны вырвался смешок.
– Да, он в последние годы сделался нервозен. Говорит, турки обнаглели и хотят вернуть себе Крым. А ведь это новая война.
– Сами по себе турки не решатся. Но коль скоро их поддержат Англия и Франция, то не исключено.
– А зачем Англии и Франции поддерживать Турцию?
– Очень просто: Черное море. Кто владеет Крымом и Балканами, кто сидит на Дунае, тот господствует в Черном море. И наше растущее влияние в этом регионе им не нравится.
– Ну а мы тогда объединимся с Австрией и Пруссией. Граф Нессельроде очень ратует.
– Знаю, знаю. – Цесаревич кивнул. – Только силы выйдут неравные. Англия и Франция нас обскачут.
Книжка, лежавшая на коленях у Марии, соскользнула на пол. Александр наклонился и поднял ее.
– Пушкин. «Капитанская дочка». Тебе нравится?
– Гениально.
– А по мне, так его стихи много лучше. Проза какая-то безыскусственная, бесцветная.
– Ну, не знаю, Саша. Мне кажется, проза и должна быть такой – вроде прозрачная, как стеклышко, а на самом деле – хрусталь.
Брат насмешливо цокнул языком.
– Ух, как сказала! Ты прямо поэт.
– Мерси бьен. – Мария дернула плечом. – Нет, поэт – это Пушкин. Бедный Пушкин!
Она еще больше закуталась в шаль.
Цесаревич вздохнул.
– Да, потеря для нашей литературы огромная. «Погиб Поэт! – невольник чести, пал, оклеветанный молвой…» Тоже гениально, не правда ли?
Но Мария не согласилась.
– Вначале гениально, а потом ругательства неуместные.
– Да, за то его и послал папенька на Кавказ.
– Значит, он где-то здесь.
– Почему «где-то». Под Тифлисом, в Нижегородском полку драгун. Завтра мы его увидим на смотре.
Александр, помолчав, добавил:
– За него Сперанский [11] очень просил. Говорит: «Намекните батюшке на Кавказе как-нибудь в удобное время, что нельзя подвергать нового поэта опасности. Мы второй такой потери не переживем».
