С. Глуховский - Когда вырастали крылья
И так же тихо Половнев распорядился:
- Завтра к утру убирайся со своим выводком из моего дома. Ищи другую квартиру. Смутьянов не держим.
О ссоре с купцом отец ничего матери не сказал и ни в чем не упрекнул сыновей. Но дома Лешка расхвастался, что полетит на аэроплане без страха - пусть только его научат. И отец не выдержал:
- Смолкни! Эти забавы для тех, кто с жиру бесится.
Петр тихо возразил:
- Самолеты не забава. Еще император Петр Первый сказал, что люди «будут летать по воздуху, ако птицы».
- «Ако птицы»! Не мог такого император сказать.
- А вот! Смотрите!
И торжествующий Лешка вытащил из кармана брюк вчетверо сложенный лист обложки журнала «Летун» с изречением Петра Первого. С особой многозначительностью Лешка прочел надпись под названием журнала: «Дела, мысли и мечты в области воздухоплавания, летания и быстроактной жизни».
- Какой еще там жизни? - сердито спросил отец, раздосадованный мудреным, непонятным для него словом - «быстроактной».
Петр мягко доказывал:
- На Строгановской набережной самолетный завод начали строить. Скоро полетят из Петербурга в Москву. Не для забавы это. Выкормыш Половнева не полетит, кишка тонка… А мы, если бы наша воля, наше право…
- То-то! - сурово оборвал его отец. - Если бы!
8
И еще видит Петр кружок своих друзей, единомышленников по партии.
…Никогда Иона Баранов не позволил бы Петру устраивать дома занятия кружка. Но после смерти отца Петр настоял, чтобы семья переехала на другую квартиру, [21] подальше от глаз купца-черносотенца. Мать приветила друзей Пети из конторы «Продамет» и с Черняевских общеобразовательных курсов. Собирались в комнате на втором этаже. Мать поила гостей чаем с вареньем, угощала домашними пирогами, а когда стала догадываться о тайных сходках, только насторожилась. Если Петины товарищи засиживались допоздна, Ирина Тимофеевна наглухо зашторивала окна, часто выходила наружу узнать, не следит ли кто за домом. Чуяла материнским сердцем недоброе и спасла однажды от ареста пятерых друзей Пети, а сына и Беллу отстоять не смогла. И все из-за того же Половнева.
Был субботний вечер. Поодиночке явились к Барановым Иван Акулов, Антон Булин, Василий Володин и Андрей Михельсон. Потом пришли Белла Беркович и Карл Вербицкий. Белла принесла две книжки стихов. Одна называлась «Звездные песни», другая - «Из стен неволи». В тот вечер Иван Акулов - он был самым начитанным в кружке - рассказал своим друзьям биографию автора этих стихов Николая Морозова.
- Запомните это имя, - сказал Акулов. - Морозову было столько же лет, сколько каждому из нас, когда Карл Маркс дал ему для перевода на русский язык «Коммунистический манифест». Морозов - друг Степана Халтурина и Веры Фигнер. Он двадцать лет просидел в государевой тюрьме - Шлиссельбургской крепости. Двадцать лет! Присудили ему пожизненную каторгу. В одиночной тюремной келье занимался самообразованием. Учился и учил. Вот эти книжки стихов он там написал. У Морозова есть труды по математике, физике, естествознанию и воздухоплаванию.
Все горячо заговорили, заспорили. Приводили и другие примеры величия человеческого духа. А назавтра Петр и Белла гуляли вдоль набережной Черной речки. За обочиной дороги - липы, березки, уютные палисаднички скрашивают ветхие фасады домов. Петр знал - в один из таких неприметных домиков приходил Ленин. Над Новой Деревней опускалась ночь. Съезжались к ресторану «Ливадия» и в трактир Медведева дворяне и купцы, а неподалеку, в крохотном домишке, за обеденным столом сидел в кругу рабочих Ленин и говорил о судьбе России.
В поле, за Черной речкой, Петр показал Белле место гибели Пушкина. Белла вдохновенно прочла лермонтовское [22] «На смерть поэта». Когда друзья вновь собрались вечером «на чай» к Ирине Тимофеевне, Петр попросил Беллу почитать что-нибудь из книги Морозова.
- С удовольствием! Я знаю, Петя, что тебе понравится… - Она подняла руку, и все смолкли. - Это было написано, - сказала Белла, - пятнадцать лет назад. Весна - счастливая пора надежд. Только узникам Шлиссельбурга, навечно заточенным в казематах царевой тюрьмы, первая весна нашего века не сулила счастья. «Весна неволи» - так называется стихотворение, которое Николай Морозов посвятил своим друзьям. Слушайте:
Мы тоске немой и ненавистной
Овладеть сознаньем не дадим,
Будем жить любовью бескорыстной…
- Тише! - оборвал Петя Беллу. Кто-то поднимался по узкой скрипучей лестнице. - Мама… - Петя узнал знакомые шаги, скинул с дверной петли крючок.
Ирина Тимофеевна быстро вошла в комнату, молча приблизилась к столу и задула керосиновую лампу. Потом она распахнула окно:
- Прыгайте! Прыгайте, дети, все, кроме Беллы. Через огород разбегайтесь. Живей! Они уже на нашей улице…
Но Петр кинулся вниз по лестнице.
Когда он выскочил во двор, три жандарма и какой-то штатский подходили к калитке. Петр загородил им дорогу.
- Что вам угодно, господин ротмистр?
Жандармский ротмистр кликнул штатского:
- Эй, понятой! Узнаешь?
- Он самый, - отозвался купец Половнев.
- Что вам угодно? - сдержанно повторил Петр. - Зачем пожаловали?
- Скажи какой вежливый! - Ротмистр коснулся ладонями карманов Петра и убедился, что вооруженного сопротивления не будет. - Мирные да вежливые давно спят, а вы бодрствуете. Зачем?
Половнев засуетился:
- Он самый! Торопитесь, господа! Разбегутся ведь, окаянные…
- Дорогу! - рявкнул ротмистр.
Петр обхватил руками столб калитки.
- Нуте-с, попробуйте! [23]
Он устоял от тумака дюжего ротмистра, но жандармы уже вышибли ногами доски в заборе и проникли во двор.
Силы были неравными, и Петра с закрученными за спину руками повели в дом.
Белла сидела на скамейке у печки. Рядом, опираясь на кочергу, стояла мать.
Петра толкнули в угол. По знаку понятого ротмистр поднялся по лесенке на второй этаж. Слышно было, как он чиркал спичкой, что-то передвигал, где-то шарил.
- Понятой, ко мне!
Половнев осторожно полез наверх.
Обыск ничего не дал, хотя Половнев уверял жандармов, что к Барановым приходили пятеро мужчин и одна женщина. Купец подозрительно покосился на Беллу, потом осклабился:
- Встаньте, мадемуазель!
Белла продолжала сидеть, будто все происходящее ее не касается. Она только чуть побледнела.
- Пусть встанет! - настаивал Половнев, обращаясь к ротмистру. - Я по фигуре определю, похожа ли гостья на ту барышню… Допросить ее надо, обыскать!
Мать заслонила собой Беллу, стукнула кочергой об пол:
