Карл Ботмер - С графом Мирбахом в Москве: Дневниковые записи и документы за период с 19 апр. по 24 авг. 1918 г.
Вечером наши члены смешанной комиссии долго обсуждали тактику на предстоящих переговорах. Предстояло выяснить и уладить значительные противоречия во взглядах. В ближайшие дни нам предстояло открыть свои карты русским в вопросе обмена военнопленными по принципу «транспорт на транспорт». Если это требование не будет принято, то мы уполномочены временно прервать переговоры, с тем, чтобы оказать нажим из более высоких инстанций.
Дипломатическая миссия против использования этих полномочий. В нашей комиссии также мнения разделились. Есть и такое мнение, что по возможности следует как можно дольше скрывать свои намерения, лавировать, попытаться вызволить большую часть наших военнопленных обходным путем. Я в этих дебатах поддерживаю Геннинга, который за открытые переговоры, иначе мы попусту потеряем время.
Сначала следовало бы посмотреть, как обстоят дела у русских, после чего при необходимости можно будет, где надо, оказать определенное давление. На первое время, учитывая транспортные условия, можно быстро подготовить к отправке достаточное число военнопленных.
Предстояло также обсудить другие вопросы, в первую очередь касающиеся политической агитации и обращения с пленными.
30 апреля.Состояние дел у русских… Вчера за поддержкой обратился к Мирбаху бывший русский пехотный генерал. Он появился во фраке, с большой орденской лентой и множеством звезд. Насколько тяжелым должно было быть его положение, насколько бедственным! Не исключено, что он в свое время был приверженцем панславизма.
Вчера снова состоялось заседание. До его начала немецкая делегация была представлена посланником господину Чичерину[13]. Нарком иностранных дел — представитель старой школы, дворянского происхождения, его мать — баронесса Мейендорф. Чичерин был императорским советником миссии. Был ли он приверженцем коммунистических идей еще до революции, мне не известно. Он был приглашен на этот пост в основном потому, что требовался человек сколько-нибудь владеющий международными формами дипломатии и, главное, чтобы его именем прикрыть фактических закулисных руководителей политики — Ленина, Радека и Карахана[14].
В принципе, Чичерин, должно быть, порядочный и доброжелательный человек. Внешне он не очень приметен; оставляет впечатление болезненного, несколько робкого школьного учителя, который рад, когда его оставляют в покое. Аморфность в функционировании аппарата поражает на каждом шагу. То, что среди «товарищей» отсутствует субординация в том виде, в каком она была присуща старому чиновничьему государству, вполне понятно. Но можно ожидать, что трудности в работе центрального органа заставят еще ограничить право каждого юного писаря и машинистки на равноправие и на возможность бесцеремонно вступать в словопрения. Но об этом позже.
Я думаю, что дипломаты старой школы, такие, как, например, граф Мирбах, должны испытывать смешанное чувство ужаса и юмора, когда вместо торжественного объявления, вместо сопровождения слугой в ливрее или тем более элегантными дипломатами, молодой человек еврейского типа и весьма сомнительного вида говорит: «Господин Чичерин просит входить», когда уже во время беседы к наркому приходят время от времени, без стука и не спросясь, товарищи с какими-то вопросами и пожимают при этом всем присутствующим руку.
На заседании русские непосредственно начали с критики, с их теоретического права на возвращение 1 500 000 пленных при одновременном возврате наших 80-100 тысяч. Удалось достичь обоюдного согласия в отношении начала вывоза военнопленных, не дожидаясь принятия окончательных решений по частным вопросам. Затем было принято мое предложение о том, что подкомиссия в дни, свободные от заседаний, проработает без решения каких-либо политических проблем технические детали, связанные с транспортом. С русской стороны эти переговоры будет вести уже известный мне господин Белопольский[15].
Переговоры будут проходить в комиссии по делам о военном транспорте. Мне в помощь предоставлен господин Редерсон. У нас создалось впечатление, что господин Гиллерсон и его люди руководствуются не только справедливым желанием ускорить возвращение русских, но что под этим скрывается также цель по возможности замедлить прилив в нашу страну свежих сил, находящихся пока в плену у русских. В длинных и зачастую страстных речах уже приводятся благородно звучащие мотивы — «обязательство соблюдения полного нейтралитета». Всюду, где работают правительственные учреждения и живут рабочие Москвы город украшается к Первомаю, который должен быть отпразднован по-особому. Сегодня в моем кабинете в Главной комиссии меня атаковал журналист. Я сказал ему: «Немецкие солдаты не занимаются политикой. Напишите, что мне нечего сказать, так как немецкие офицеры к прессе глухи». На сегодняшнем заседании русская делегация была усилена. Помимо прочих присутствовали господин Френкель — тщеславный молодой еврей, постоянно играющий золотыми браслетами и рисующийся своими ухоженными пальцами, и очень приятный д-р Жданов — известный юрист, некоторые из работ которого были опубликованы и в Германии. Последний будет в дальнейшем постоянно участвовать в работе как представитель красного креста.
1 мая.Нам дали понять, что сегодня днем по возможности лучше оставаться дома, чтобы избежать возможных неприятностей в связи с демонстрациями, «воодушевлением» и страстным увлечением масс празднуемой идеей мировой революции и всеобщего братства. Сколько русских празднуют сегодня победу социализма с искренним убеждением и твердой уверенностью в том, что наступила эпоха счастья?
В этих записях мне, наверное, не раз придется упоминать о существующих в России внутриполитических течениях. Поскольку газеты не дают четкого представления о происходящем в России, для тех, кто раньше мало ею занимался, для читателей моих дневников будет поэтому целесообразно дать отправные точки.
О многопартийной жизни при диктатуре пролетариата не может быть и речи. Деятельность любых буржуазных группировок официально запрещена. Их пресса почти полностью исчезла. Если она еще и может где-то прозябать, то на фактическую оппозицию она не решается.
Наибольшим преследованиям подвергаются, само собой разумеется, все сторонники монархических идей и консервативного мировоззрения. Группы такого толка различных политических оттенков существуют. Но к достаточно крупной партии можно отнести лишь остатки партии октябристов. Ее влияние и значение утрачены. Они могли бы снова появиться на сцене, не будь власть в руках большевиков. Лидером этого крыла является, по-видимому, бывший министр Кривошеий[16], скрывающийся, как говорят, в Москве. После революции у них пробудились симпатии к Германии в надежде получить от нее помощь.
