Антон Дедем де Гельдер - Из записок барона Дедема
Красивый, богатый и хорошо обстроенный Смоленск пострадал не только от бомбардировки, но был почти совершенно разграблен и сожжен. Дивизия Фриана прошла сквозь пламя на городскую площадь, где и расположилась бивуаком. Я провел ночь на этой площади, лежа на роскошном диване, который солдаты принесли из одного из соседних богатых домов. Я ел на ужин варенье, которое было превосходно; судя по огромным запасам, которое мы находили везде, в особенности в Москве, надо полагать, что русские помещики истребляют варенье в огромном количестве. Мне принесли два великолепных ананаса и персиков, хотя я предпочел бы съесть хорошего супа, но на войне разбирать не приходится, надобно есть то, что придется.
Надежда на то, что мы отдохнем в Смоленске, не осуществилась. Я получил в 4:00 приказание двинуться далее и занять укрепления за Днепром, затем мы прошли по развалинам предместья, и вся армия двинулась к Москве. От Наполеона зависело окончить войну в Смоленске, восстановив королевство Польское, за что Европа была бы ему признательна. Если верить тому, что я слышал, то русские ожидали этого. Говорили, будто генерал Вильсон, бывший представителем Англии в главной квартире, писал в Петербург и Лондон, в первой депеше: «Все потеряно; Смоленск взят», а два дня спустя он послал второго курьера с известием: «Все спасено, французы идут на Москву». Император Наполеон не сумел остановиться в Смоленске.
Русские очистили постепенно Дорогобуж, Вязьму, Гжатск и имели с нами несколько довольно жарких стычек, впрочем, не имевших особенного значения, т. к. в деле бывал только один авангард.
Дорогобуж был довольно порядочный городок; Вязьма, красивый город, казался только что отстроенным; он сожжен в то время, когда армия находилась в Москве; Гжатск менее обширен. Император провел тут два дня, чтобы дать отсталым и ослабевшим время подойти и присоединиться к своим полкам. Он хотел сосредоточить свою армию, т. к. все предвещало, что мы приближаемся к решительному дню. Всем было известно, что фельдмаршал Кутузов заступил место Барклая-де-Толли и что победитель турок, желая отомстить за Аустерлиц, хочет дать нам сражение, не доходя до Москвы, чтобы спасти столицу».
II
Упомянув о Бородинском сражении и коснувшись более подробно некоторых стычек, в которых автор сам участвовал, он останавливается на описании вступления Наполеона в Москву.
«Шпион, — говорит он, — добродушно принятый нами за дезертира, сообщил нам, что русские собирались дать нам сражение под стенами Москвы, где позиция их была сильно укреплена. Действительно, 2/14 сентября поутру мы заметили некоторые приготовления; русские вырубили деревья, возводили редуты, а на высотах, окружавших Москву, виднелась кавалерия. Я следовал с моей бригадою по пятам за королем неаполитанским, который, идя все время вперед, указывал нам путь. Мы видели его постоянно среди разведчиков, и неприятель мог также легко различить его по его большому белому султану и по зеленому плащу с золотыми петлицами. Русские сделали четыре или пять выстрелов из орудия, но огонь вскоре прекратился; пронесся слух, будто начались переговоры. Но адъютант императора, генерал граф Нарбонн, посланный с каким-то поручением к королю неаполитанскому, сказал мне: «Кончено, русские покидают Москву, оставляя ее на великодушие французов». Немного погодя император проехал в экипаже и, подозвав меня, сказал: «Прикажите войскам двинуться, еще не кончено». Я видел ясно, что он был озабочен; не знаю, какие были к тому причины, но очевидно, гр. Нарбонн считал известие, привезенное им, более благоприятным, нежели его нашел император. Быть может, его величество был недоволен радостью, которую выказали солдаты при мысли, что скоро начнутся переговоры о мире. Они ясно выразили эти чувства, приветствуя императора в то время, когда он проезжал мимо них к городу.
Был седьмой час вечера, как вдруг раздался выстрел со стороны Калужских ворот. Неприятель взорвал пороховой погреб, что было, по-видимому, условленным сигналом, т. к. я увидел, что тотчас взвились несколько ракет и полчаса спустя показался огонь в нескольких кварталах города. Как только я убедился, что нас хотели поджарить в Москве, я тотчас решил присоединиться к моей дивизии, стоявшей бивуаком, не сходя с лошадей, на Владимирской дороге, под стенами города; я устроил свою главную квартиру на мельнице, где я был уверен, что я не буду сожжен. Ветер был очень сильный; к тому же было очень холодно. Только слепой мог не видеть, что это был сигнал к войне на жизнь и смерть; все подтверждало известия, полученные мною еще в январе месяце в Ростоке и Висмаре относительно намерения русских сжечь свои города и завлечь нас в глубь России. Я уже говорил, что я предупреждал об этом герцога де-Бассано и что король прусский, как верный союзник, предсказал императору Наполеону все, что с нами случилось и что ожидало нас впереди.
Лучшие дома Москвы были покинуты жителями, из коих иные уехали всего за несколько минут до нашего вступления в город.
Трудно себе представить чисто азиатскую роскошь, коей следы мы видели в Москве. Запасы, хранившиеся во дворцах и частных домах, превзошли наши ожидания. Если бы в городе был порядок, то армии хватило бы продовольствия на три месяца; но дисциплины более не существовало. Провиантские чиновники думали только о себе. Раненым генералам отказывали в красном вине под предлогом, будто его не было, когда же, шесть недель спустя, герцог Тревизский взорвал Кремль, то он приказал перебить хранившиеся там 2000 бутылок вина для того, чтобы солдаты молодой гвардии не перепились. Для того чтобы получить куль овса, надобно было иметь разрешение генерал-интенданта, а его было довольно трудно получить, а когда мы ушли из Москвы, то в магазинах осталось столько овса, что его хватило бы для прокорма 20000 лошадей в течение шести месяцев. Уезжая из Москвы, я видел неимоверной длины склад, под сводами которого хранились кули с превосходной крупичатной мукою; склад этот был предан разграблению, а между тем за неделю перед тем я с трудом получил мешок самой грубой муки. Если бы чиновники и в особенности низшие служащие выказали более деятельности и старания, армия была бы лучше обмундирована и накормлена. Более третьей части города осталось нетронутой, и в ней было в изобилии все то, в чем мы нуждались. В городе не было только сена и соломы, и принц Невшательский посылал за ними по окрестным деревням. Казаки нередко уводили у нас лошадей, захватывали экипажи. Жителям Москвы надоели безобразия, чинимые нашими слугами; потеряв терпение, они стали убивать их или бежали просить помощи у казаков в то время как наши люди пировали и нагружали всяким добром свои повозки и лошадей. Мне кажется, что наши дела были бы гораздо лучше, если бы мы действовали осторожнее. Мне удалось обставить дело так, что мои фуражиры возвращались всегда благополучно дня через 4–5, и приносили мне яйца, картофель и иногда дичь, благодаря тому, что мною было отдано строгое приказание ничего не брать даром кроме фуража, а за все остальное платить. Один сержант, человек весьма порядочный, сопровождал всегда моих слуг с несколькими вооруженными солдатами. Он не допускал никаких злоупотреблений, и эта мера дала прекрасные результаты. Однажды, жители деревни, в которую мои люди часто являлись за покупками, вышли к ним на встречу, неся двух кур и яйца, и советовали им не входить в деревню, т. к. у них были казаки, что оказалось совершенно справедливо.
