Елена Морозова - Маркиз де Сад
С помощью дальних родственников Жан Батист стал вхож в дом принца Конде, одного из первых лиц королевства, и постепенно сделался его фаворитом. Имея должность капитана драгунского полка, он сразу после женитьбы участвовал в кампании 1734—1735 годов в качестве адъютанта маршала де Виллара: с 1733 года Франция пребывала в состоянии войны за польское наследство. Получив от короля должность наместника провинций Брес, Бюже, Вальроме и Жекс, де Сад в 1739 году откупил ее за 135 тысяч ливров. (Для сравнения: пара сапог стоила примерно двенадцать ливров, а должность генерального откупщика немногим более миллиона ливров.) К этому времени граф уже изрядно растратил свое состояние, и цена для него была поистине умопомрачительна. Однако игра стоила свеч, ибо провинции выплачивали наместникам пожизненную ренту фактически «просто так», за то, что они изволили занять эту должность. Ни постоянного пребывания в «своей» провинции, ни разбора каких-либо дел от наместника не требовалось, и он мог, как и прежде, жить при дворе, растрачивая, как ему угодно, получаемые им деньги. Для графа де Сада сумма доходов от наместничества составляла немногим более десяти тысяч ливров в год, что при его годовом доходе в восемнадцать тысяч ливров и склонности к расточительству являлось неплохим подспорьем. С должностями наместников обычно расставались неохотно, тем более что король жаловал эти должности только лицам привилегированным.
Граф де Сад мог по праву считать себя избранником: щедро одариваемый женским вниманием, фаворит влиятельного клана Конде, успешно совмещавший военное поприще с дипломатическим, он быстро продвигался по карьерной лестнице. Всесильный министр Людовика XV кардинал Флери высоко ценил дипломатические таланты графа. В 1730 году Жана Батиста назначили послом Франции при русском дворе, но смерть Петра II и смена политического курса при Анне Иоанновне помешали его поездке в Россию. Де Сад получил конфиденциальное поручение в Лондон, с которым успешно справился. А через несколько месяцев после рождения сына он узнал о своем назначении полномочным послом при дворе курфюрста кёльнского, архиепископа Климента Августа. Германские князья не обладали ни обширными территориями, ни полной политической независимостью, поэтому назначение в одно из прирейнских княжеств считалось не слишком завидным, но тем не менее оно было сопряжено со всеми посольскими привилегиями и специальным бюджетом, что для де Сада было немаловажно. Французский двор выступал законодателем европейских мод, и правительство считало, что жизнь французских посольств должна быть обустроена со всей подобающей представляемой ими стране роскошью. А граф де Сад умел красиво тратить деньги. И когда Донасьену было семь месяцев, отец его отбыл в Кёльн. Возможно, если бы покровитель Жана Батиста был жив, он бы получил более завидную должность.
Ближайшие четыре года, пока сын рос во дворце Конде и вместе с принцем Луи Жозефом воспитывался под неусыпным оком гувернантки мадам де Руссийон, Жан Батист делал политику в Кёльне. Какое участие принимала мать в жизни подрастающего сына, сказать сложно. Проживая с ним под одной крышей, она вряд ли оставалась безучастной к ребенку. Но постоянные поездки в Кёльн к мужу, несомненно, утомляли ее, а тяжелый характер супруга и его нелюбовь к ней не прибавляли ей бодрости духа. К тому же в связи с назначением мужа у Мари-Элеонор возникли серьезные финансовые трудности, ибо, как легко было предположить, расходы Жана Батиста значительно превосходили суммы, выделяемые на содержание посольства. Но не мог же граф де Сад ударить в грязь лицом перед немецкими князьками! В своей заносчивости граф доходил до того, что обыгрывал курфюрста в карты, чего, как прекрасно знали все при дворе, тот не терпел совершенно.
Однако союз с Пфальцем и Саксонией, в котором были заинтересованы Испания и Франция, не позволял курфюрсту открыто выражать свое недовольство французским посланником. А графу де Саду тем временем удалось убедить кёльнский двор поддержать кандидатуру баварского курфюрста Карла Альберта из династии Витгельсбахов на избрание новым императором Священной Римской империи. И в 1742 году Климент Август лично возложил императорскую корону на голову Карла Альберта, взошедшего на престол под именем Карла VII. Но отношения между курфюрстом и де Садом испортились окончательно — то ли из-за женщин, то ли из-за слишком обширной переписки графа с лицами, неугодными курфюрсту. Последняя претензия сводилась к обвинению посланника в шпионаже. Граф слишком буквально понял наставления Франсуа де Кальера из тогдашнего «учебника для дипломатов»: «Посол должен одеваться с особой тщательностью и изысканностью. Но прежде всего ему нельзя забывать о пользе шпионажа… Не существует лучшего употребления денег… нежели на создание и поддержание секретной службы». В результате в конце 1743 года граф де Сад покинул кёльнский двор, получив положенное в таких случаях вознаграждение за службу и все необходимые документы. Но о титуле имперского князя, добиться которого ради престижа советовал ему в письме аббат де Сад, можно было забыть: ни благорасположения для получения титула, ни двадцати тысяч для приобретения ленты у него уже не было. Аббат очень сокрушался по поводу скромного финала дипломатической карьеры брата во владениях курфюрста: Жан Батист совсем не заботится о будущем сына, которому в урочное время надо будет подыскивать знатную невесту.
Тем временем в Париже скончалась вдова Конде, принцесса Каролина-Шарлотта. Товарищ детских игр Донасьена, принц Луи Жозеф, остался сиротой. Скорее всего, он каким-то образом поделился этим горем со своим юным товарищем. Как мог воспринять такое известие маленький Донасьен, чьи родители пребывали в добром здравии, однако все равно где-то там, далеко, «где не видно»? Не с самых ли ранних лет у де Сада сформировался страх перед одиночеством и одновременно неосознанная тяга к нему? На такие вопросы обычно дают ответы психоаналитики, но насколько глубоко можно проникнуть во внутренний мир человека, жившего более двух столетий назад, тем более если о периоде его раннего детства известно крайне мало и из источников исключительно косвенных? Во всяком случае, исследователи единодушно отмечают, что на малыша Донасьена большое влияние оказал брат покойного принца Конде, граф де Шаролэ, опекун Луи Жоэефа. Граф жил у себя, однако часто навещал племянника, а так как мальчики росли вместе, то граф, естественно, виделся и с юным де Садом. И вновь вопросы. Каким образом мог граф де Шаролэ повлиять на Донасьена, когда того уже в неполных пять лет разлучили с Луи Жозефом? Даже принимая во внимание, что принц был старше Донасьена на четыре года, вряд ли граф де Шаролэ посвящал мальчиков в свои похождения. Сыграла свою роль аура преступления, окутывавшая фигуру графа? Слухи, долетавшие до мальчиков от слуг?
