Леон Дегрель - Гитлер на тысячу лет
Хосе Антонио, сын генерала, умершего в Париже несколько дней спустя после своего изгнания, был вдохновенным оратором. Несмотря на своё дворянское происхождение он сумел понять, что в наше время главная политическая битва шла в социальной области. Его программа, этика, личное обаяние помогли ему привлечь миллионы испанцев, которые жаждали обновления своей страны, которые желали не только восстановить её величие и навести порядок, но также, и, прежде всего, добиться социальной справедливости. К несчастью для него «Народный фронт» уже успел основательно раскачать ситуацию, сбить с толку массы, разделив испанцев баррикадами ненависти, огня и крови. Хосе Антонио мог стать молодым Муссолини в Испании 1936 г. Но в том же году мечта этого замечательного светлого юноши была оборвана пулями расстрельной команда в Аликанте. Однако, его идеи оставили сильный отпечаток в душах его соотечественников. Они воодушевляли сотни тысяч бойцов и фронтовиков. Они возгорелись с новой силой, возрождённые героями «Голубой Дивизии», сражавшимися в залитых кровью снегах восточного фронта, вносящих свой вклад в создание новой Европы.
Очевидно, что Испания 1939 г. не походила на Германию 1939 г.
Парижский полковник ла Рок, несгибаемый как метроном, тугодум, процесс мышления для которого был похож на ходьбу по расплавленному асфальту, столь же мало походил на доктора Геббельса, яркого, ослепляющего своими внезапными идеями, как ослепляет вспышка фоторепортёра, сколь мало, Освальд Мосли, утончённый лондонский фашист, походил на своего берлинского «двойника» неповоротливого, сизого от пьянства доктора Лея.
Однако, одна и та же сила двигала их народами, одна и та же вера воодушевляла их, и идеологическая основа была повсюду сравнительно одинаковой. Их роднило неприятие старых, одряхлевших партий, коррумпированных и скомпрометированных грязными сделками, лишенных воображения и не способных к масштабному и революционному решению социальных проблем, которого с нетерпением и тоской ждал от них изнеможенный тяжёлой работой и нищенской зарплатой (шесть песет в день в период правления «Народного Фронта»!) народ, почти целиком лишенный всяких гарантий в случае потери трудоспособности, болезни и старости, жаждущий того, чтобы с ним наконец начали обращаться по-человечески, не только в материальном, но и в моральном плане.
Я часто вспоминаю разговор, который мне довелось услышать в своё время в угольной шахте, куда спустился бельгийский король:
«Чего вы хотите?» — несколько напыщенно, хотя и исполненный самых лучших намерений, спросил суверен у старого шахтера, чёрного от угольной пыли.
«Сэр», — отвечал тот без обиняков: «мы хотим, чтобы нас уважали!».
Это уважение народа и стремление к социальной справедливости соединялись в «фашистском» идеале с волей к восстановлению порядка в государстве и преемственности власти.
Кроме того, существовала и сильная духовная потребность. Молодежь всего континента отвергала посредственных профессиональных политиканов, болтливых, ограниченных, невоспитанных и бескультурных, опиравшихся в качестве электората на представителей полусвета и завсегдатаев кабаре, с молодости повесивших себе на шею некрасивых жён, отставших от жизни и подрубающими под корень всякую идею и любое дерзание мужа.
Эта молодежь хотела жить ради чего-то великого и чистого.
Спонтанный расцвет самых разнообразных «фашистских» движений по всей Европе был продиктован общей и насущной потребностью в обновлении: в обновлении государства, сильного и авторитарного государства, имеющего в своём распоряжении достаточно времени для восстановления компетентного правительства, которое не допустило бы скатывания в политическую анархию. В обновление общества, освобождённого от удушающего консерватизма ограниченных буржуа, в белых перчатках и туго накрахмаленных воротничках, лоснящихся от деликатесов и побагровевших от дорогого вина, чей ум, чувства и, прежде всего, кошелёк противились самой идее реформ. Европа нуждалась в социальном обновлении, а точнее в социальной революции, должной ликвидировать патернализм, столь милый обеспеченным людям, которые с выгодой для себя, с отрепетированной дрожью сострадания в голосе, разыгрывали щедрых благотворителей, предпочитая, вместо признания права на социальную справедливость, отделываться скупыми подачками, обставляя свои «благодеяния» с огромной помпой. Европа нуждалась в социальной революции, которая должна была поставить капитал на его место, место материального средства, тогда как народ, как живая субстанция, должен был вновь стать первичной основой, первичным элементом в жизни Отечества. Наконец, Европа нуждалась в нравственном обновлении, благодаря которому нация и, прежде всего, молодёжь вновь научились бы самопреодолению и самоотдаче.
В Европе 1930–1940 гг. не было ни одной страны, не откликнувшейся на этот призыв к обновлению.
Несмотря на наличие определённых незначительных расхождений, все «фашистские» движение Европы имели схожие общественно-политические основания, что и объясняет стремительно растущую солидарность: французские «фашисты», которые поначалу испытывали некоторое неудобство, вскоре с энтузиазмом стали принимать участие в шествиях «Коричневых Рубашек» в Нюрнберге; португальские фашисты распевали «Джовинеццу» (гимн итальянских фашистов — прим. перев.), в то время как севильцы пели «Лили Марлен» северных германцев.
В моей стране, как и повсюду, «фашизм» имел свои отличительные черты, которые за несколько лет сгладились под влиянием того духа единства, который в ходе Второй мировой войне сплотил представителей различных европейских странах. Я был тогда молодым человеком. На обороте одной фотографии я написал (я тогда уже был скромным):
Вот более-менее верные черты моего лица
Бумага не может передать пылающий во мне благородный огонь,
Который сжигает меня сегодня, который сжигало меня вчера,
Который завтра обернётся всепожирающим пожаром.
Пожар я носил в себе. Но кто знал об этом? За границей меня никто не знал. Во мне пылал священный огонь, но мне не на кого было опереться, чтобы осуществить свои замыслы. Несмотря на это, мне хватило одного года, чтобы привлечь сотни тысяч последователей, чтобы взорвать сонный покой старых партий и одним махом провести в бельгийский парламент группу, состоящую из тридцати одного моих молодых соратников. Весной 1936 г. название нашей партии — РЕКС — за несколько недель стало известным всему миру. В 29 лет, в возрасте, когда большинство предпочитает проводить время, сидя с бокалом вина на террасе и поглаживая пальчики смущённой молоденькой девушки, я уже стоял на пороге власти. Это было необычное время, когда нашим отцам оставалось лишь следовать за нами, когда повсюду молодые люди с волчьим взглядом и волчьей хваткой, готовые изменить мир, бросались в бой — и побеждали!
