Лидия Авилова - Переписка А. П. Чехова и Л. А. Авиловой
Видите, вот Вам и нечто назидательное, матушка. Довольны?
Знакомы ли Вы с Л. Н. Толстым? Далеко ли Ваше имение будет от Толстого? Если близко, то я Вам завидую. Толстого я люблю очень. Говоря о новых писателях, Вы в одну кучу свалили и Мельшина. Это не так. Мельшин стоит особняком, это большой, не оцененный писатель, умный, сильный писатель, хотя, быть может, и не напишет больше того, что уже написал[29]. Куприна я совсем не читал. Горький мне нравится, но в последнее время он стал писать чепуху, чепуху возмутительную, так что я скоро брошу его читать[30]. «Смиренные»[31] — хороши, хотя можно было бы обойтись без Бухвостова, который своим присутствием вносит в рассказ элемент напряженности, назойливости и даже фальши. Короленко чудесный писатель. Его любят — и недаром. Кроме всего прочего, в нем есть трезвость и чистота.
Вы спрашиваете, жалко ли мне Суворина. Конечно, жалко. Его ошибки достаются ему недешево[32]. Но тех, кто окружает его, мне совсем не жалко.
Однако я расписался. Будьте здоровы. Благодарю Вас от всей души, от всего сердца.
Ваш А. Чехов.
ЧЕХОВ — Л. Л. АВИЛОВОЙ
23 марта 1899 г. Ялта
23 март.
Вы не хотите благодарностей, но все же, матушка, позвольте воздать должную хвалу Вашей доброте и распорядительности. Все прекрасно, лучше и быть не может. Один переписчик пишет «скажитѣ», но это не беда; к тому же, быть может, это так и напечатано в «Петербургской газете». Цена очень подходящая, срок какой угодно, но не позже весны; желательно все получить до конца мая.
С Сергеенко я учился вместе в гимназии, и, мне кажется, я знаю его хорошо. Это по натуре веселый, смешливый человек, юморист, комик; таким он был до 30–35 лет, печатал в «Стрекозе» стихи (Эмиль Пуп), неистово шутил и в жизни, и в письмах, но как-то вдруг вообразил себя большим писателем — и все пропало. Писателем он не стал и не станет, но среди писателей уже занял определенное положение: он гробокопатель. Если нужно завещать, продать навеки и т. п., то обращайтесь к нему. Человек он добрый.
В Вашем письме две новости: 1) Вы похудели? и 2) Вы писали о «Чайке»? Где и когда? Что Вы писали?[33]
Выбирайте и располагайте материал в Вашей новой книжке сами. Надо обходиться без нянюшек.
У меня ничего нового. Хочу купить матери в Москве небольшой дом и не знаю, как это сделать. Хочу уехать в Москву — и меня не пускают. Деньги мои, как дикие птенцы, улетают от меня, и через года два придется поступать в философы.
Я Толстого знаю, кажется, хорошо знаю, и понимаю каждое движение его бровей, но все же я люблю его.
В Ялте Горький. По внешности это босяк, но внутри это довольно изящный человек — и я очень рад. Хочу знакомить его с женщинами, находя это полезным для него, но он топорщится.
Будьте здоровы, дай Вам бог счастья. Еще раз благодарю и крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
Л. А. АВИЛОВА — ЧЕХОВУ
5 февраля 1904 г. Петербург
Глубокоуважаемый Антон Павлович,
я боюсь, что моя просьба покажется Вам странной, но выражу ее прямо, без предисловия, чтобы не отнимать у Вас лишнего времени. Я решилась просить Вас, и многих других, пожертвовать какой-нибудь маленький рассказик, хотя бы страничку, в сборник на помощь раненным на войне. Что-нибудь, что у Вас есть и что Вам не пригодится. Стоит Вам только захотеть и поискать.
Несколько дней я мучилась, придумывая: чем моя просьба могла бы раздражить или возмутить? Не знаю. Я и решилась. Будь что будет!
Не подумаете же Вы, что мне это нужно из какой-нибудь личной корыстной цели? На это я надеюсь.
Будьте добры, ответьте мне двумя словами во всяком случае.
Если Вы согласны принципиально, то я Вам напишу подробно, как и что я задумала.
Преданная Вам
Л. Авилова.
5-ого фев. 1904 г. Петербург. Николаевская 75.
[34]
ЧЕХОВ — Л. А. АВИЛОВОЙ
7 февраля 1904 г. Москва
7 февр. 1904.
Многоуважаемая Лидия Алексеевна, в настоящее время у меня нет (и не предвидится) ни одной такой строки, которую я мог бы предложить Вам для сборника.
8 начале Великого поста я поеду к себе в Ялту, там пороюсь в бумагах, но не обнадеживаю, так как едва ли найду что-нибудь.
Если Вы не прочь выслушать мое мнение, то вот оно: сборники составляются очень медленно, туго, портят составителю настроение, но идут необыкновенно плохо. Особенно сборники такого типа, как Вы собираетесь издать, т. е. из случайного материала. Простите мне, бога ради, эти непрошеные замечания, но я бы повторил их пять, десять, сто раз, и если бы мне удалось удержать Вас, то я был бы искренно рад. Ведь пока Вы работаете над сборником, можно иным путем собрать тысячи, собрать не постепенно, через час по столовой ложке, а именно теперь, в горячее время, когда не остыло еще желание жертвовать. Если хотите сборник во что бы то ни стало, то издайте небольшой сборник ценою в 25–40 коп., сборник изречений лучших авторов (Шекспира, Толстого, Пушкина, Лермонтова и проч.) насчет раненых, сострадания к ним, помощи и проч., что только найдется у этих авторов подходящего. Это и интересно, и через 2–3 месяца можно уже иметь книгу, и продастся очень скоро.
Простите за советы, не возмущайтесь.
Кстати сказать, в настоящее время печатается не менее 15 сборников, как и печаталось.
Вы не упоминаете о Вашем здоровье, значит, оно у Вас хорошо, чего Вам от души желаю.
Будьте здоровы. Желаю Вам всего, всего хорошего.
Преданный А. Чехов.
[35]
Л. А. АВИЛОВА — ЧЕХОВУ
Около 10 февраля 1904 г. Петербург
Сию минуту получила Ваш ответ, многоуважаемый Антон Павлович, и очень, очень Вам за него благодарна. Я боялась возмутить Вас; Вы пишете: «простите за совет, не возмущайтесь». Я боялась очень искренно, очень мучительно, а Вы отлично знали, что я не только не возмущусь, а буду Вам бесконечно благодарна за все.
Не знаю, что я буду делать. Жду еще ответа от Л. Н. Толстого. С Боборыкиным я в постоянной и частой переписке. Мы пишем друг другу «дорогой друг», но я уверена, что он мне откажет и не поймет меня. И он-то уж наверно возмутится. А Л. Н.? Когда я писала Вам и ему, я разорвала корзину бумаги.
И вот Вы ответили мне не так, как я боялась. Ошибаюсь я? Мне кажется, что Вы поняли, что я не решилась бы просить, выставляться, если бы у меня напряжение не было доведено до крайности, если бы я окончательно не измучилась от бездеятельности, от невозможности сделать хотя что-нибудь, чтобы заслужить немного покоя. Увы! мне суждено всю жизнь порываться так или иначе и потом долго, иногда годами страдать от стыда, презирать себя до того, что и жалости к себе не чувствуешь. Одно чувствуешь: ничего поправить нельзя! Слова — пустой звук. Словами же самое чистое, святое, дорогое чувство облекается в какую-то пошлую, захватанную форму и передается людям.
