Владимир Андреев - Моря и годы (Рассказы о былом)
Я взял длинный тяжелый лом и, собрав все силы, какие у меня еще оставались, всадил его почти целиком под толстую корку спекшегося угля. Чтобы вытащить лом обратно, стал дергать его вверх-вниз, но корка не поддавалась. Навалился всем туловищем и повис на ломе, как на турнике, болтая ногами… Кочегар хохотал до слез. А я злился и на эту упрямую корку, и на свое неумение, и на слабые свои силенки, и на веселого старшину.
— Как звать-то?.. Говоришь, Володькой? — спросил он, размазывая слезы по щекам.
В конце концов я, глядя на него, тоже заулыбался. Он научил меня, как держать лом, как по маленькому кусочку отламывать от корки.
После смены, чертовски устав у котельной топки, я поднялся по трапу, вышел на верхнюю палубу, жадно вдохнул вкуснейший свежий воздух… На всю жизнь запомнилась мне первая вахта в походе у действующего котла, когда я на себе испытал всю тяжесть матросского труда. Навечно вошло в юношескую душу уважение к «духам», да и ко всем морякам.
На Балтике гор нет. Острова в Финском заливе в большинстве с невысокими берегами, покрытыми хвойным лесом, а многие даже голые — одни камни. Дания ее мы разглядывали, проходя Бельтом, — ровная, как стол, лишь кое-где невысокие холмы. Самыми крутыми оставались для нас Пулковские высоты, которые мы наблюдали из окна вагона, проезжая из Петергофа (ныне Петродворец) в Петроград. За исключением ребят с Дальнего Востока, Урала и Кавказа, большинству моих сверстников, кроме как на картинках, гор видеть не приходилось.
Представляете себе, как поразила нас огромная вышина будто из самого моря поднявшихся гранитных берегов Скандинавии? Выйдя в Атлантический океан, наш отряд стал держаться поближе к этим великолепным в своей мощи гранитным хребтам, испещренным долинами, которые переходили в клубки фиордов-шхер, откуда неожиданно, точно из-под скалы, выскакивали рыболовные шхуны, появлялись паровые суда, казавшиеся на фоне высоких берегов малюсенькими скорлупками. Вот оно начиналось — то необычайное, неведомое, так долго ожидаемое, что несут человеку странствия…
Мы не заметили, когда вода стала голубее. Голубизну подчеркивали пенившиеся волны, возникавшие от движения корпуса корабля.
Океан дышал мерно. Да, да, именно дышал и на своей груди то плавно поднимал «Аврору», то медленно и осторожно опускал ее, а мы на «Комсомольце» как завороженные смотрели на нее. Однако любоваться всем этим нам пришлось недолго. Ветер крепчал. А потом, свистя по-разбойничьи в снастях, и вовсе начал лютовать: разворошил, раскачал океанскую гладь, гребни волн разукрасил космами водяных брызг. Мраморной пеной вскипела вода. Шторм! Еще находясь в Балтийском, море, при чудесной погоде, мы мечтали попасть в шторм, побороться со стихией, посмотреть, почем фунт лиха… То была романтика, а сейчас палуба уходит из-под ног, и ты летишь по ней, словно под гору бежишь. И тут же корабль встает на дыбы, и по палубе уже приходится карабкаться. Вознесенный огромной океанской волной, корабль с маху проваливается в бездну и от удара о воду весь содрогается. Есть где разгуляться водице: она заливает не только верхнюю палубу, но и мостик, все корабельные надстройки, хищные языки волн слизывают все, что ненадежно закреплено, — бочки, ящики. Чуть зазеваешься — и тебя смоет, как щепку. Разбойницы-волны, норовя заглянуть в грузовые трюмы, пытаются сорвать с крышек люков брезентовые чехлы. А высотой волны такие, что порою «Аврору» не видно, одни мачты торчат…
Человеку ой как муторно в такую погоду… Замотало так, что многие до изнеможения отдают дань Нептуну. Поистине правильно в народе говорят: «небо с овчинку покажется». Особенно несладко приходится кочегарам и машинистам. Временами чувствуешь, как нос «Комсомольца» упирается в водяную стену, задранная корма дрожит от работы обнаженных, с бешеной скоростью вращающихся гребных винтов…
Но вот минули штормовые день и ночь. Наутро полегчало.
Завтра — порт Берген. А сегодня па кораблях большая приборка. Находившийся на верхней палубе запас угля перегружен в угольные ямы. Все чистится, моется, скребется и драится самым тщательным образом и с полным усердием.
Мы отвечаем за полуют, стало быть, и приборка тоже наша. Старшина приборки курсант Военно-морского подготовительного училища Капустин приказывает мне отправиться к помощнику командира Василию Ефимовичу Калачеву, взять у него записку и принести от боцмана зеленое мыло для мытья, краску и ветошь. Когда я обратился с этой просьбой к Василию Ефимовичу, он помрачнел:
— Что?.. Мыла ему требуется?! А почему с вечера не запасли? Нешто это порядок? Прибираться надо, а они еще только за мылом и ветошью бегать изволят! Держи записку и скажи своему старшине, что таких растяп не только в штурманскую рубку, но и в приличный гальюн пускать нельзя!
В обязанности помощника входили организация вахтенной службы (кроме машинной команды), наблюдение за содержанием наружного корпуса корабля, состоянием рангоута, гребных судов, за чистотой и порядком на верхней палубе и во внутренних помещениях.
Василий Ефимович был если не точной, то чрезвычайно близкой к оригиналу копией того самого «Чистоты Ивановича», которого так трогательно описал К. М. Станюкович в рассказе «Василий Иванович». День и ночь «Чистота Иванович» с завидной энергией гонял своих боцманят, всех, кто не был усерден в соблюдении флотских порядков. Бывало, расшумится и боцманские присказки выдаст… Но никто не обижался на старика. Все знали, что дороже флота у Василия Ефимовича ничего нет на свете и служит он флоту не за страх, а за совесть. Нет ничего для него радостнее, чем видеть, как салажата-комсомолята добрыми моряками становятся. А чтобы молодые поскорее флотскими стали, нужно с них строго спрашивать. И спрашивал Василий Ефимович не малой мерой…
Отряд приближается к Бергенским фиордам, врезающимся, точно огромные каналы, на многие мили в сушу. Корабельная приборка в полном разгаре. Давно уже, разведя зеленое мыло, вымыли окрашенную поверхность всей кормовой части корабля. Не один раз песочком протерли деревянную палубу. Вроде бы все в норме. Но, должно быть, потому, что здесь, в кормовой части, каждый входящий на борт получает первые впечатления о порядке на судне и все здесь должно выглядеть по-флотски красиво, Василию Ефимовичу всюду видятся огрехи.
— Борис! — приказывает Калачев Почиковскому. — Уложи как следует трос талей трап-балки!..
— Видали? — Борька лукаво подмигивает нам. — Свирепствует «морской волк»…
Наконец-то все, что натворил шторм, исправлено, устранено. Ходовой мостик, весь корабль сияет слепящей белизной брезентовых обвесов, шлюпочных чехлов, чехлов палубных механизмов и тросовых вьюшек. «Комсомолец» готов к любому параду.
